Дорога надежды - Анна Голон, Серж Голон

С аппетитом и вызывающей развязностью поедая красное яблоко, созревшее в садах Салема, она следила величественным взглядом за тем, как он шел по тщательно отдраенной палубе, приветствовал на французский манер Анжелику, целуя ее руку и вежливо и немногословно отвечая на вопросы о жизни и здоровье. В целом он поживал неплохо. Дав утвердительный ответ на вопрос о том, хорошо ли он себя чувствует, он не поинтересовался, в свою очередь, о ее здоровье, и Анжелика пришла к выводу, что из всего ее окружения лишь один человек ничего не знал о рождении двойняшек, ее тяжелой болезии и не опечалился в связи с их возможной смертью. Молодой гугенот разговаривал стоя, несмотря на приглашение сесть. Он явно подготовился и заранее отрепетировал все, что собирался изложить мадам де Пейрак, ибо, не дожидаясь повода, начал свою речь.

Решительно, он был слишком молод, этот Натаниэль. высокий рост которого не свидетельствовал о его зрелости. Казалось, он по-прежнему ничего не знал о гибели своей семьи. Он был озабочен сложными взаимоотношениями с Флоримоном, занимавшими его так, словно ему было четырнадцать лет.

Из всех тягот путешествия, отмеченного, быть может, треволнениями, суровым морским бытом, скудостью трапез, которыми ему приходилось довольствоваться, а то и приступами морской болезии, страхом перед неизвестностью, ибо юноши и не подозревали о том, что ждет их по ту сторону океана, Натаииэль де Рамбург вынес лишь воспоминание об огорчениях, причиненных ему тем, что оя называл «бессовестным аморализмом Флорямона».

— Он был слегка не в себе, этот Флоримон! — утверждал Натанйэль, — в чем я убедился, посетив места, в которых мы побывали во время нашего путешествия.

Распутный и суеверный, как все католики! И потом, какая беспринципность и безнравственность в вопросах любви!

Анжелика была поражена, если не шокирована, обнаружив в Рамбурге такую неприязнь к соучастнику побега и другу детства, Флоримону де Пейраку.

По правде говоря, она еще при первой встрече почувствовала в нем холодок недоброжелательности, однако в то памятное утро, когда бедный Натанаэль предстал перед ней этаким привидением из Пуату, отягощенным прошлым, о котором она предпочла бы не вспоминать, ей хватало других забот, освобождавших ее от необходимости вникать в причину разногласий двух подростков, почти детей, какими они были тогда, затеяв побег из Франция, пустившись в безумную авантюру, последствия которой могли оказаться весьма опасными для их возраста, чреватыми горькими разочарованиями.

Разумеется, Флоримон, переживший к тринадцати годам немало приключений, успевший послужить пажом в Версале, приобрел житейскую гибкость и осмотрительность, которых явно недоставало его спутнику. И все же Анжелика не могла себе представить, чтобы тот, кто подружился однажды с Флоримоном и испытал на себе силу его обаяния, был способен так просто расстаться с ним, не одарив его до конца своих дней восторженной и искренней привязанностью.

Вслушиваясь в разглагольствования молодого дворянина из Пуату, она видела перед собой своего сына Флоримона, словно выступающего из совершенно, как оказалось, незнакомой ей жизни. Неужели это она делила с ним испытания тех страшных дней? А ведь он был храбр, юный Флоримон! Несмотря на преследования, которым они подвергались, и нависшую над ними опасность, взгляд его карих глаз оставался веселым, и чувствовалось, что он с величайшим отвращением и лишь под давлением крайне неблагоприятных обстоятельств отдавал дань унынию. Но однажды вечером он сказал ей: «Мама, настало время отправляться в путь! Я еду к отцу».

И, будучи не в силах спасти ее, свою мать, он принял решение бежать, взяв с собою того самого Натаниэля, который, стоя сейчас перед ней, поливал его грязью.