Последняя королева - Гортнер Кристофер Уильям (2006. 2008)

Я видела только четырех женщин. Три из них, явно куртизанки в кричащих платьях с глубоким вырезом и набеленными лицами, меня не интересовали. Однако я отметила для себя четвертую. Ее густые светлые волосы украшала нить из моих голубовато-серых жемчужин. Даже сверху мне было видно, что особой красотой она не отличается – обычная французская кукла с бледным лицом и напомаженными губами. Мой муж подвел к ней своего коня, и у меня перехватило дыхание, когда он поправил полы ее плаща, открыв полную грудь под серым бархатным платьем – тоже когда-то моим. Он нежно погладил ее рукой в перчатке, и она рассмеялась, выгнув шею.

На ее платье я заметила золотую брошь с гербом Кастилии – ту самую, которую я дала во Франции Луи и Анне Бретонской в качестве издевательского подарка для их дочери.

В моей душе словно вспыхнуло черное пламя. Повернувшись, я направилась обратно в свои покои.

Я стала ждать. Не гуляла в саду и не навещала детей, вообще не выходила за дверь. Каждый день казался вечностью, а каждая ночь тянулась, словно целая жизнь. Но никто, к моему удивлению, не замечал поглощавшего меня целиком ненасытного кошмара.

Я знала, что на сей раз прощения не будет.

* * *

Вечером, когда должен был вернуться Филипп, я вышла в зал одна. Беатрис, помогавшая мне одеваться, умоляла разрешить ей пойти со мной. Судя по тому, что я выбрала то же темно-красное платье, в котором надо мной надругались, она поняла, что ничего хорошего от меня ждать не стоит, однако я приказала ей и Сорайе остаться. Я также распустила волосы и сняла все драгоценности. Синяки на моем лице превратились в едва заметные желтые пятна, которых вполне хватало в качестве украшений.

На меня почти никто не обратил внимания – лишь несколько человек, оказавшихся ближе всего к дверям, что-то удивленно пробормотали. Все уже наверняка слышали о случившейся в моих покоях ссоре и моем последующем уединении, но я специально пришла попозже. Столы уже отодвигали к стенам, освобождая место для танцев, и все спешили успеть надраться. Филиппа в его кресле на возвышении не было, а слева от него, на месте, которое раньше занимал Безансон, сидел дон Мануэль. Увидев меня, он замер, еще больше выпучив черные глаза. Потом вскочил и кинулся по ступеням вниз, расталкивая придворных, как будто у него горел пол под ногами.

Проследив за его взглядом, я увидела Филиппа. Раскрасневшийся, с кубком в руке, он о чем-то болтал с мужчинами. То и дело раздавался грубый хохот. Неподалеку от них, на скромном, но достаточно видном месте перед роскошным гобеленом сидела та самая женщина. Сегодня на ней было переливающееся платье, которое тоже принадлежало мне, перешитое под размер ее более обширной груди. Золотистые волосы – единственное, чем, на мой взгляд, она могла похвалиться, – каскадом падали до пояса, а на шее у нее висела моя жемчужная нить. Сидя в окружении дам сомнительного достоинства, она жестикулировала пухлыми руками, то и дело поглядывая на Филиппа.

На груди у нее снова красовалась моя брошь.

Окинув ее взглядом, я направилась прямо к ней, прокладывая путь среди придворных. В ноздри ударяла вонь пота и мускуса, но их пронзительный смех и звон кубков почти не достигал моих ушей. Дон Мануэль вырвал рукав из пальцев пьяного вельможи и со всех ног поспешил к Филиппу, комично размахивая руками. Я едва не рассмеялась. Он мог орать до хрипоты, но музыка и прочий шум пирушки заглушали все звуки, пока не стало слишком поздно.

Я остановилась перед женщиной. Побледнев, она встала. Карминовая помада на губах не могла скрыть уродливую язвочку в уголке рта. Дамы вокруг нее судорожно вздохнули и попятились. С нескрываемым удовольствием я поняла, что ко мне все еще относятся с уважением.

– На вас надето кое-что, вам не принадлежащее, – сказала я.

– Ваше высочество? – Она уставилась на меня.

– Эта брошь моя. Платье и жемчуг – тоже. Верните их мне. Сейчас же.