Колокола Вальядолида звонили в унисон, эхо отдавалось в нависшем над головой небе, возвещая о дне моего официального обручения. Я сидела посреди своих покоев в casa real[9] в окружении дам, нервно перебирая юбки и ожидая своего сопровождающего, статного красавца дона Фадрике: этот кастильский адмирал, из самых верных сторонников моей матери, когда-то сражался за ее вступление на престол.

– Похоже, я опаздываю. – Я поднялась с кресла.

– Его превосходительство скоро будет, – ответила донья Франсиска де Айяла, из числа замужних подруг невесты. – И если вы, ваше высочество, не будете сидеть спокойно, ваше платье к тому времени безнадежно помнется.

Я едва сдержалась, чтобы не возразить ей. Сегодня было не время проявлять свой нрав. Мне предстояло формальное обручение по доверенности: священная клятва должна была соединить меня, по крайней мере на бумаге, с мужчиной, которого я не знала.

Филипп отсутствовал. Мать сообщила мне, что принц никогда сам не приехал бы за невестой, поскольку королевская жена – если только она не правящая королева – должна жить в стране своего мужа. И все же мне это не нравилось. Что же он за мужчина, если даже не счел нужным явиться на собственное обручение?

Впрочем, особо предаваться размышлениям я не стала. Мне хотелось, чтобы церемония прошла без единого изъяна. Отвернувшись от доньи Франсиски, я подозвала девушку с темно-рыжими волосами, сидевшую у окна:

– Беатрис, не могла бы ты ослабить мой корсет? Я чувствую себя словно связанная курица.

Улыбнувшись, Беатрис де Талавера подошла ко мне.

Мне она понравилась сразу же, как только ее назначили на службу, и была единственной из моей новой прислуги, к кому я испытывала хоть какую-то привязанность. Беатрис была моложе меня на год, и ее характер вполне соответствовал ее живой внешности, темным глазам под изогнутыми ресницами, стройной и изящной фигуре. Будучи племянницей маркизы де Мойя, главной дамы и близкой подруги моей матери, Беатрис обладала необходимым для королевской фрейлины происхождением и опытом, а также здравым умом, которого многим из них недоставало.

Ловко действуя пальцами, она ослабила завязки моего корсета.

– Так лучше, mi princesa?

Я наклонилась ближе к ней:

– Вряд ли это вообще волнует того толстого фламандца, которого прислал мой будущий муж. Похоже, его заинтересовала бы лишь бочка пива.

Беатрис хихикнула, поворачивая меня к зеркалу:

– И все же могу поклясться, что старый толстяк-фламандец никогда не видел столь прекрасной невесты.

После долгих часов, пока меня наряжали, я еще не успела на себя взглянуть и теперь восхищенно уставилась на свою стройную фигуру в изысканном платье: расшитый жемчугом корсаж, рукава с фестонами, юбка из серебристого дамаста. Шею мою украшал большой рубин, который мне подарила мать, – из немногих, оставшихся не проданными или заложенными ради войны. С чепца опускалась серебристая вуаль, скрывая мое бледное как смерть лицо. Окрашенные золой и хной в греховно-рыжий цвет волосы падали на плечи, подчеркивая мою девственность.

– Святые угодники, – прошептала я. – Я едва себя узнаю.

– Фламандец тоже вас не узнает. Он решит, будто сама Дева Мария спустилась с небес.

– Ну, если он примет меня за Деву Марию, может, хоть не ошибется так же, как наш посланник во Фландрии во время обручения моего брата.

Мы рассмеялись, вспоминая, как испанский посол в Брюсселе, символически возлагая обнаженную ногу на эрцгерцогиню Маргариту, расстегнул на панталонах не ту пуговицу и непристойно оголился перед всем фламандским двором. Смех помог мне снять нервное напряжение, и когда почти тут же торопливо вошла донья Ана, похожая в новом бархатном платье на куропатку, я одарила ее улыбкой.

– Его превосходительство уже идет по коридору. Поторопитесь, дамы. Беатрис, прикрой лицо инфанты вуалью и ступай к остальным.