Сепсис - Элина Самарина (2005)

— Вы про это?.. Вот это?.. Ах, это! — Цветочница снисходительно поморщилась. — Это гиацинт. Но это… знаете ли, специфический…

— Давайте этот. Специфический.

… — Боже мой, Алексей! Это же гиацинт! Мой любимый цветок! Откуда ты узнал?! — Влада прижала веточку к лицу и нежно поглаживала ее щекой. Улыбалась. Глаза ее повлажнели, прибавив к соцветию еще одну безупречную пару.

На следующий день Лекс хотел снова взять этот цветок. Но одумался: решил, что гиацинт будет для них с Владой цветком особого дня.

…С работы Алексей вылетел. За прогулы. Нет, не за гуляния с Владой, а еще до их первого свидания. На следующий день после освобождения он явился во «Дворец спорта», где числился коммерческим директором. Увидев его, генеральный — бывший чемпион чего-то по плаванию — озадаченно остановился:

— Алексей?! А как ты… здесь? Тебя что, освободили?!

— Как видишь… И еще извинения принесли. За ошибку.

— Вот как? Поздравляю… — уныло выдавил Кищкин — такая фамилия была у генерального. Он задумчиво покусывал губу. — А когда тебя выпустили?

— Вчера.

— Вчера?! — Брови Кишкина взлетели, глаза удивленно округлились. Он так изумился, будто выпустить вчера было нарушением Конституции. — А тут… знаешь ли… пока тебя не было… Давай-ка, пройдем ко мне.

У себя в кабинете генеральный заметно осмелел. И сообщил, что в связи с финансовыми проблемами, его, Бравина, должность упразднена.

— Теперь мы вынуждены… ужиматься.

Лекс посмотрел на его тучное тело и усмехнулся: представил, как эта гора мяса «ужимается». В общем, понял он все: этот лещ моментом воспользовался, чтоб урвать основную часть пирога. «Дворец спорта» переходил из ведения Госкомспорта в категорию приватизированных. И обещал стать лакомым кусочком для своих хозяев. А между прочим, его высокую эффективность обеспечил именно Бравин. Это он… Да, что там рассусоливать! Понятно, что Кишка моментом воспользовался, чтоб от конкурента избавиться. Случись акционирование — не видать бывшему чемпиону чего-то по плаванию директорского кресла.

Вот так потерял Алексей свою работу — хорошее, перспективное дело. А вообще, может оно и к лучшему? Может быть…

* * *

У Рудика Дикого был небольшой дефект: в юности в драке ему сломали нос. С годами деформация переборки усугубилась, затруднила дыхание. Дышал он ртом, отчего рот всегда был приоткрыт. Не так, как у слабоумных, а чуточку. И разговаривал он с легкой одышкой. Как ни странно, это придавало его словам некую увесистость, солидность.

Он внимательно слушал рассказ Алексея, стараясь не обнаружить эмоций. О смерти Буры Дикий узнал на следующий же день. А вот о Сером — только сейчас. Нехорошо улыбнулся:

— Ладно, братишка, что еще сказ…говорил Бура.

— Еще сказал, что свои деньги завещает ребятам.

— Так и сказал: деньги завещаю ребятам? — прищурился Дикий.

— Нет, он… вроде… отдаю пацанам на сигаре… на курево. А меня посадил в долю на буровое очко.

Подозрительный прищур разгладился:

— Вот это уже точнее. Как говорится, ближе к тексту. «Буровое очко» — это его слово… Любил в карты катать. В буру. А буровое очко — это тридцать один. Стало быть, парень, тридцать один процент от его доли тебе переходит.

— А мне за что? — Алексей искренне недоумевал по поводу нежданного наследства. — У него, наверное, семья есть. Вот им пусть и переходит.

— Нет у Буры никого. В позапрошлом году его отец, маманя и брательник — все за двадцать дней кони двинули. Что интересно — не принудительно, а по судьбе, от разных болезней. Но спеклись так дисциплинированно: все трое за двадцать дней. Как будто их, бля, из пулемета перестреляли.

— А жена?

Дикий изумленно воззрился на наивняка. Бровь его изломилась, но тут же лицо смягчилось: что взять с неотесанного в понятиях фраеришки?