Спенсер знал, что должен ехать в управление, но ему хотелось еще немного выпить. Ему хотелось сесть на свое обычное место в баре, и чтобы приглушили свет, и так тихонько заснуть.

Одна оставалась надежда — что все скоро кончится.

— У тебя действительно неважный вид, приятель. Даже при таком свете.

— Спасибо. Ты очень добр, — улыбнулся Спенсер.

— Трейси, ты знаешь, я всегда счастлив видеть тебя в нашем баре. Жаль, что ты уходишь. Ну что ж, иди борись с преступниками.

Спенсер направился к выходу, но, не доходя до дверей, обернулся:

— Знаешь что, Марти, когда-нибудь я по-настоящему разозлюсь, если ты будешь продолжать называть меня Трейси.

— Но Трейси…

— Я действительно не шучу, Марти. Это меня страшно злит.

Марти выглядел почти оскорбленным.

— Спенсер, я зову тебя Трейси уже пять лет.

— И все пять лет, Марти, это меня раздражало до невозможности, — устало проговорил Спенсер без улыбки. — Ты все же подумай над тем, что я тебе сказал. Спокойной ночи.

Марти пробормотал что-то вдогонку, но Спенсер не слышал.

Он медленно двинулся домой, чтобы хоть немного проветриться и сменить одежду, прежде чем направиться в управление.

Спенсер знал, что получит от шефа нагоняй. Он крепко сжал в руке конверт из манильскои бумаги и повернул за угол, на Аллен-стрит.

Это было очень трудно, почти невозможно — оставаться один на один с тем, что он узнал о Натане Синклере.

О, если бы только Конни знала! Если бы она знала! Она бежала бы от Альберта и Кристины прочь вопя и рассказала бы все Джиму Шоу, и тот завопил бы тоже. Некоторым образом получилось так, что Конни вынуждена была подавить в себе все самое лучшее. И ради чего? Для кого? Теперь Спенсер был уверен, что Констанция Тобиас избавилась не от того, от кого следовало. Как и Рут Эллис, последняя женщина в Англии, которую казнили через повешение, Конни имела дело не с симптомом, а с болезнью.

Поднимаясь по лестнице и поворачивая ключ в замке своей квартиры, Спенсер желал, чтобы сейчас к нему кто-нибудь пришел. Чтобы его хоть кто-нибудь выслушал и потом сказал: вот здесь ты сделал неправильный вывод, а вот здесь ошибся.

Втайне от себя Спенсер завидовал Уиллу Бейкеру, потому что у того была жена. Он всегда мог после работы поделиться с Джинни тем, что накопилось за день. Он был не один.

А вот Спенсер после работы всегда оставался наедине с самим собой. Обычно ему удавалось это как-то переносить, но бывали времена, когда он смотрел, уставившись в темноту своей пустой квартиры, и одиночество гнуло его к земле. Как же ему хотелось в такие минуты, чтобы кто-то был рядом!

Пусть даже этот кто-то сердился бы на него, но лишь бы был рядом!

Ему нужно было, чтобы именно рядом существовал человек, который доводился бы ему хоть кем-то.

Спенсер уронил ключи на маленький столик и по привычке заглянул в холодильник. Ничего. Было шесть часов вечера, понедельник, и никто не придет сюда ни позже, ни ночью, ни завтра утром. Никто, кроме него самого, и сегодня вечером перенести одиночество будет всего труднее. Ему было противно даже смотреть на себя.

Он принял душ и сменил одежду, а затем поехал назад в управление. Конверт из манильской бумаги с распечаткой сведений о Натане Синклере он оставил на столе в кухне.

Спенсер ожидал, что может возникнуть кое-какая суматоха, но к тому столпотворению, которое он увидел в управлении, подготовлен не был.

Повсюду сновали журналисты с камерами и юпитерами, микрофонами. Все эти вещи жили своей собственной жизнью. Он заметил (вернее, его заметили) телевизионщики из ТВ-центра в Оклахоме и двух журналистов из «Лос-Анджелес тайме», которые тут же подбежали и начали совать ему под нос свои микрофончики. Он прошагал мимо них, бормоча: «Без комментариев, без комментариев». Он даже не слышал вопросов, которые ему задавали, потому что в голове, заглушая все, вопили его собственные вопросы.