Все, что блестит - Линда Ховард

— Ах, милая, — воскликнул он, почти болезненно сжимая её пальцы своими. Он отвёл в стороны её руки и помог ей, потому что из-за собственной сильной дрожи ей не удавалось расстегнуть пряжку ремня.

Он быстро разделся, и она задохнулась при виде его сильного, невероятно красивого тела.

— Я люблю тебя! — простонала она, входя в его объятия. — О, Николас, моя любовь!

Он вздрогнул и, подняв её, отнёс на постель и опустил вниз, его губы и руки были на ней повсюду, подводя её к более неистовым и более сладостным высотам, а потом снижая напор и позволяя её сознанию вернуться, но затем он снова усиливал свой натиск и подводил к краю безумия и вновь отодвигался. Он тонко обольщал её, убеждаясь в её удовольствии, несмотря на то, что сдерживал собственное дикое желание, когда ласкал её восхитительные нежные изгибы.

Наконец, изнывая от желания полностью отдаться, Джессика лихорадочно заёрзала под ним. Она не знала, как попросить о том, в чём нуждалась, она могла только стонать, исступлённо вцепившись в него пальцами, мотая головой из стороны в сторону и разметав волосы по рыжевато-коричневой подушке.

— Николас… ах, любимый, — стонала она, сама едва понимая, что говорила, потому что слова не шли с её языка. Она хотела только его прикосновений, ощущения вкуса его губ.

— Я никогда не знала… о, милый, пожалуйста! Быть твоей женой будет райским блаженством.

Её руки блуждали по его мускулистому телу, притягивая к себе, и она взывала к нему с явно слышимой капитуляцией в голосе:

— Николас! Николас!

Но он одеревенел, и, оторвавшись от неё, приподнялся на локте, чтобы вглядеться в её лицо. Через мгновение она поняла, что покинута, и повернулась, вопросительно посмотрев на него:

— Николас? — пробормотала она.

Сгустилась долгая тишина, затем он резко, даже свирепо взмахнул рукой.

— Я никогда не упоминал о браке с тобой, Джессика. Не обманывай себя. Я не настолько глуп.

Джессика почувствовала, как кровь отхлынула от её лица, и обрадовалась темноте, тусклому свету, который оставлял взгляду только чёрно-белые тени, скрывая все цвета. От тошноты в желудке у неё замутило, когда она подняла на него глаза. Нет, он не был глуп, но она была. Она отчаянно сопротивлялась недугу, который угрожал сокрушить её, и когда заговорила, её голос прозвучал ровно, почти холодно:

— Странно. Мне казалось, что брак является естественным следствием любви. Но, с другой стороны, ты ведь, действительно, никогда не говорил, что любишь меня, Николас, не так ли?

Его рот скривился, он поднялся с постели, и, подойдя к окну, выглянул на улицу, демонстрируя ей свое великолепное тело во всей его наготе. Он не беспокоился по поводу отсутствия одежды и стоял так небрежно, словно на нём были костюм и галстук.

— Я никогда не лгал тебе, Джессика, — жёстко произнёс он. — Я хочу тебя, как никогда не хотел ни одну женщину, но ты — не тот тип женщины, которую я бы желал видеть в качестве своей жены. (Эта фраза присутствует в прологе. Я и тогда сомневалась… Трижды подряд «хотеть»… В общем, там тоже надо будет поправить).

Джессика заскрежетала зубами, чтобы удержаться и не закричать от боли. Рывком приподнявшись на подушках, она прикрыла свою наготу, ибо не могла, как он, не придавать ей значения.

— О? — спросила она, обнаружив едва заметную напряжённость в голосе, уж не она ли, в конце концов, обладает многолетним опытом в том, чтобы скрывать свои чувства! — И какая же это я женщина?

Он пожал широкими плечами.