Жена или жертва?.. - Филлис Уитни (2000)

Какие странные слова он использует: «свобода», «спасение», удивленно подумала я. Надо будет расспросить его об этом. Но эти мысли тут же улетучились у меня из головы.

Разумеется, Гленн не ответил бы на мои вопросы. Он намеренно не рассказывал мне ничего, чтобы не спугнуть. А я радостно поддалась на его уговоры и, словно мотылек, летящий на пламя свечи, бездумно бросилась навстречу своей судьбе.

На этот раз я не испытывала ощущения головокружительного взлета, и мне показалось, что это настоящая любовь — такая, какой она и должна быть. Я готова была подарить себя тому, кто так нуждался во мне. То, что я только даю, а Гленн только принимает мой дар, не смущало меня. Я убеждала себя, что такое случается часто, и никто еще не пострадал от этого. А главное, что это гораздо лучше, чем моя первая мучительная любовь, которая никому не была нужна.

Я искренне желала дать Гленну все, в чем он нуждался, и в то же время освободить его от всего, что мешало ему работать. Я убеждала себя, что именно это он подразумевал под «свободой» — способность работать, вернуть прежний талант, который дал бы ему утраченную уверенность в себе и возможность самореализоваться. Разумеется, я и сама хотела получить свободу — освободиться от мужчины, который однажды держал меня в объятиях, позволил рыдать у него на плече, а потом спокойно, но твердо выбросил меня из своей жизни.

На мою просьбу об увольнении в музее отреагировали очень спокойно, и последующие несколько дней пролетели в головокружительной спешке. Гленн не собирался ждать, поэтому у меня было очень мало времени на подготовку к свадьбе. Он же, видимо, с легким сердцем переложил все заботы о галерее на плечи своего помощника, так что дело было только за мной.

Мы поженились в скучной обыденной обстановке муниципалитета, но Гленн был таким веселым, оживленным и энергичным, что это событие стало для меня праздничным. Я чувствовала себя подобно воздушному змею, который, оборвав путы, устремился в небо. Мысли о будущем стали моей единственной заботой. Казалось, с прошлым было покончено навсегда.

Я написала матери длинное восторженное письмо и получила в ответ короткую записку с поздравлениями — она уже не могла писать длинные письма. Тетя приписала к этому посланию еще несколько милых теплых слов, и таким образом я получила семейное благословение.

Колтону Чандлеру, который где-то в Португалии писал портрет короля в изгнании, Гленн послал телеграмму с уведомлением о своей женитьбе. Его мать умерла, когда ему было пять лет, а отец больше не женился, так что он оказался единственным, кого надо было поставить в известность о происшедшем. Правда, у Гленна не было точного адреса Колтона, но он надеялся, что американская экспресс-почта в Лиссабоне сумеет найти такого известного адресата.

— А что скажет твой отец? — поинтересовалась я, когда Гленн составлял телеграмму. И вправду, что может подумать знаменитый Кол-тон Чандлер, художник с мировым именем, о женитьбе своего сына на неизвестной девушке? Как он меня примет?

Гленн написал последнее слово на бланке и с улыбкой ответил на мой вопрос:

— Колтон будет безумно счастлив за меня, а когда увидит тебя, решит, что ты его открытие, — сказал он, и в его голосе мне послышались едва уловимые нотки ревности. — Кроме того, моему отцу нужен наследник, способный продолжить наш род, а также унаследовать его талант и славу. Поскольку я его разочаровал. — В глазах Гленна появилось мрачное выражение.

— Я очень люблю детей, — мягко заметила я, стремясь прогнать эти неприятные мысли из его головы.

Но он, казалось, даже испугался.

— Давай подождем с этим. Я хочу, чтобы какое-то время ты принадлежала только мне.

Я не стала ссориться с ним по этому поводу.

Когда телеграмма была отправлена, мы вернулись в квартиру Гленна и позвонили Номи, так он называл свою тетку.