– Мне вообще-то двадцать восемь, – заявляю я, стараясь не выдать голосом, что сильно огорчилась, потому что меня это действительно очень и очень расстроило. Тридцать пять?! Но я же не выгляжу на тридцать пять?! Может, это все из-за всех нервных перегрузок, свалившихся на меня в последнее время?

Дамочка пренебрежительно хмыкает.

– Вам пора бы уже начать пользоваться увлажняющими кремами, милочка. Я начала применять их еще в двадцать и сейчас едва ли выгляжу на свои годы, – вещает она, в то время как я из вежливости избегаю разглядывать в упор ее морщины. – И как бы то ни было – тридцать пять иль двадцать восемь, – это все равно уже довольно серьезный возраст, чтобы быть настолько легкомысленной. Я вышла замуж в двадцать один год, когда еще юные девушки умели держать себя как леди, и мы все делали тогда как полагается. Так что вам лучше поспешить, дорогая, потому что, когда выходят замуж после тридцати, это ужасно, знаете ли, gauche.

Я склоняю голову набок. Gauche? Что она имеет в виду? Разве по-французски gauche не значит «левый»?[31] И почему тогда выйти замуж после тридцати – в ее понимании означает «налево»? Или, может, она имела в виду что-то типа «левого крыла»? И это как-то связано с «социалистской» отповедью Джоэли?

– У меня есть молодой человек, – неуверенно признаюсь я, ненавидя себя за то, что вообще оправдываю перед кем-то свой жизненный выбор.

Сидя между нами, Джоэли презрительно цыкает и скрещивает руки на груди. Я понимаю, что, по сути, предаю ее, продолжая общаться с этой дамочкой, но ничего не могу с собой поделать. Мне необходимо доказать этой особе, что я – не безнадежный вариант. Только не спрашивайте меня почему – я и сама того не знаю.

Игнорируя Джоэли, женщина кивает мне.

– Ах да, понимаю. Но он не хочет взяться за ум и сделать наконец предложение. Несговорчивый малый, да? Вам необходимо срочно усвоить несколько первейших правил. Мужчин надобно водить на поводу, всегда указывая им, что делать. Пока их на что-то конкретно не направишь, они так и не соберутся что-либо предпринять. Скажите этому своему кавалеру, что не станете с ним жить, покуда он не сделает предложение. И перестаньте ему просто так даваться в руки – а то знаю я вас, девчонок. Установите ему крайний срок – скажем, Рождество, – чтобы предложить руку и сердце. А уж потом, когда будете помолвлены, – балуйте себе, если так угодно!

Рождество?!

– Да я уже и так с ним живу, – тихо говорю я, чувствуя себя и глупо, и в то же время сердясь и желая себя защитить. И тут у меня сами собой вырываются слова, которые я даже не представляю, как сказала: – И вообще, он уже предложил мне выйти за него, и я сказала «нет».

Джоэли мигом выпрямляется на стуле, как и Лорен по другую сторону от меня.

– Что?! – разом выпаливают обе.

Ой…

Ч-черт!

Черт, черт, черт!

– Ну, в смысле, не совсем предложил, – торопливо оговариваюсь я. – Это не было нормальным, как полагается, предложением. Просто обмолвился между прочим. Типа пошутил. Ну, знаете, как Уилл иногда шутит! Сами знаете, какие у Уилла шуточки. Он не всерьез.

Зачем я все это говорю? Что пытаюсь кому-то доказать? Я вовсе не так хотела поведать об этом подругам! И вообще, я это не им говорила – а какой-то незнакомой тетке, сующей нос куда не следует. Черт бы все побрал, как глупо получилось!

Глупо! Глупо! Глупо!

И ведь он и впрямь даже не делал мне настоящего предложения. Это была просто шутка, чтобы меня поддеть. Это не было предложением по всей форме!!! Тут у меня в мозгу вспыхивает картинка: лицо Уилла в тот момент, когда он увидел меня в том несчастном свадебном платье. Его восторг и последовавшие затем намеки, вылившиеся едва ли не в скандал из-за того, что он, мол, ожидает большего от нашего с ним будущего. И ежели быть честной перед самой собой, то я прекрасно поняла, что все это означает. Я знаю, чего он хочет. Но я не хочу пока рассматривать этот вопрос. Я еще не готова его решить.