Золотой мираж - Джудит Майкл

Есть тут у нас один рабочий, который, кажется, превосходит все человечество умением спать на ходу, хотя время от времени он вдруг принимается за странные работы, например выносит мусор, видимо, чтобы порастратить немного энергии.

Вестибюль был огромным, тускло освещенным и без мебели, с черно-белым кафельным полом и лифтами в каждом конце, двери которых были все исцарапаны и покрыты облупившейся краской.

— Вся идея в том, чтобы не походить на здания с Пятой авеню и убедить, что здесь нечего утащить. У меня-то точно нечего, но у некоторых соседей — достаточно: квартиры весьма хороши. Ты увидишь.

Они поднялись на лифте до одиннадцатого этажа и прошли в конец коридора, к другой исцарапанной двери. Алекс открыл ее ключом, Клер зашла и направилась в большую комнату, пока он вешал ее куртку. Это была комната — помесь гостиной, столовой и кабинета, со встроенной кухонкой по одну сторону и маленькой спальней по другую. Меблировка была спартанской: кушетка, кресло с пуфиком и стеклянный кофейный столик, маленький обеденный стол с четырьмя стульями, два рабочих стола, один занятый компьютером и принтером, и несколько шкафчиков — однако Алексу удалось придать комнате некоторую уютность темно-красным ковром, напольной лампой, редкой репродукцией картины Тулуз-Лотрека в натуральную величину, стеллажом, заставленным книгами, которые были с трудом втиснуты и еще уложены поверх рядов, и множеством полок по бокам и над обоими окнами.

— Они выходят на Гудзон, — сказал Алекс. — Тебе надо как-нибудь прийти днем и посмотреть. У нас здесь исключительные закаты. У меня есть «Стилтон», свежие груши и доброе «бордо». Я думаю, тебе понравится.

— Еще бы. — Клер встала у окна и поглядела вниз на огни Риверсайд Драйв и на край реки. — Кажется, что и не город вовсе.

— Иллюзия, но весьма приятная. Меня город иногда радует, иногда нет, и тогда есть, где укрыться. — Он поставил еду и вино на кофейный столик, сел на кушетку, а затем стал наблюдать, как Клер, повернувшись, потопталась в нерешительности, выбирая между креслом и другим концом кушетки, и, в конце концов, предпочла кушетку.

Он наклонился, наполнил стаканы вином и подал один ей.

— Я никого не приводил сюда за четыре года, что прожил здесь, — сказал он небрежно. Клер поглядела на него с изумлением. — Не то, чтобы я был монахом — отнюдь. Но я не мог привести кого-то сюда. Каким-то образом, с того дня, как я купил эту квартиру, она казалась мне частью меня самого, чего-то такого, что нельзя открывать для осмотра, как и дом, который я продал, и людей, которые в нем жили. Это было чем-то настолько личным, что и не упоминалось.

Воцарилось молчание.

— Я рада, что оказалась здесь, — сказала Клер. Алекс медленно кивнул, рассматривая свой стакан.

— Мне всегда странно, как ты угадываешь, что сказать — все время то, что я надеялся услышать. — Он снова наклонился, наложил в тарелочку сыра, фруктов и подал ее Клер. — Не думаю, чтобы я нарочно решил держаться подальше от любого сочувствия — это случилось само собой. Я просто не мог представить себе жизнь с любой из женщин, которых знал, или даже — как остаться с ними надолго наедине. Я не мог представить себе жизни ни с кем, кроме сына. В первый год я жаждал одиночества и не мог находиться с кем-то вместе, кроме как молча. Потом мне стали нужны люди, но только не здесь и не постоянно. Пока я не начал работать в твоей мастерской. После третьего или четвертого раза мне не хотелось уходить. Или, даже если и уйти, то забрать тебя с собой и привести сюда. Потому что я не мог представить, как буду здесь без тебя.