В нижнем ящике бюро хранились ноты. Женя не заглядывала сюда уже очень давно. Она и не помнила, когда последний раз играла. Кажется, после того, как она закончила музыкальную школу, она к инструменту больше и не подходила.

«Ну да, правильно, — вспомнила Женя, — сначала умерла бабушка, потом уехала мама, пианино не смогло пережить эти потери и расстроилось. Ничего, старичок, — подумала Женя, перебирая ноты, — мы вдохнем в тебя новую жизнь».

Среди нот были совсем старые, с пожелтевшими страницами, пахнущие музейной стариной, а были и Женины, с пометками учительницы из ее музыкальной школы.

«Что бы такое сыграть? — размышляла Женя, перебирая шершавые от пыли листки. — Разве что это?»

Она поднялась с колен, держа ноты в руках, потом подула на них — поднялось легкое облачко пыли. Женя дала себе честное слово, что завтра же пропылесосит книжные полки и ящики с бумагами. Потом она поставила ноты на пюпитр и подняла крышку пианино. На нее смотрел ряд черно-белых клавиш, они как будто с нетерпением ждали, когда чьи-то пальцы оживят их. Женя решила сыграть отрывок из «Хорошо темперированного клавира» Баха. Это произведение она играла на выпускном экзамене в музыкальной школе и получила за него пятерку. Все-таки обидно, что она так долго не садилась за инструмент.

Женя тронула пальцами клавиши, ей показалось, что они зазвучали одобрительно. Она попыталась сыграть самое простое место, Баха она играла робко, как неуверенная в себе школьница. Но все же свечи горели, прекрасная музыка звучала, а на Женином лице появилось вдохновенное выражение. И вдруг ей стало смешно. Она резко оборвала игру и еще более резко опустила крышку. Пианино отозвалось возмущенным гулом.

«Видел бы меня кто-нибудь со стороны! — подумала Женя. — Продажная женщина, в свободное от основной работы время играющая Баха. Какой-то бред, у меня скоро начнется раздвоение личности. Может быть, поговорить с кем-нибудь из девушек? Вдруг и они чувствуют себя подобным образом? Да нет, кажется, с ними как раз все в порядке. Они горды собой, своей работой и не испытывают никаких угрызений совести».

Женя опять прошлась по своей пустой квартире. Неожиданно она почувствовала себя здесь, словно зверь, запертый в клетке. Она подошла к своему рабочему столу, взглянула на книги и тетради и поняла, что работать ей совершенно не хочется. Все ее идеи, мечты, желание написать монографию об иранских геммах отошло куда-то далеко, и Бог знает, захочет ли она вообще вернуться к делу своей жизни.

Вдруг Жене нестерпимо захотелось с кем-нибудь поговорить, все равно с кем, лишь бы услышать человеческий голос. Позвонить кому-нибудь из старых знакомых? Но Женя очень хорошо знала, каким получится разговор. Она знала, какие вопросы зададут ей, что она скажет в ответ и о чем спросит сама. Все это было заранее известно и совершенно неинтересно. Другое дело — ее разговоры на работе, только от нее самой зависело, в какое русло повернет беседа, да и собеседник порой поражал Женю своей непредсказуемостью. К тому же она ничего о нем не знала и могла воображать об этом мужчине все, что угодно. Женя почувствовала, что с нетерпением ждет завтрашнего дня, когда она сможет закрыть за собой дверь в крохотной кабинке и с головой погрузиться в пучину страстных разговоров. Женя поняла, что подобное времяпрепровождение манит ее, как игорный стол азартного человек.

«Кажется, я начинаю втягиваться, — подумала она и испугалась, — только этого еще не хватало. Я где-то читала, что некоторые проститутки занимаются своим ремеслом не ради денег, а для своего удовольствия. Неужели и я скоро стану такой? Но почему же, — успокоила себя Женя, — другого способа заработать у меня ведь пока нет. А что касается удовольствия, то разве плохо зарабатывать себе на жизнь каким-нибудь приятным способом?»

2