Холодный как лед - Энн Стюарт

Или сказана была неправдоподобно странная вещь, или на Женевьеву все еще действуют наркотики. Она взглянула на Такаши, но по его спокойному лицу ничего нельзя было прочесть.

– Определенно я не захочу никого оскорбить, – наконец, промолвила она.

Он кивнул со словами:

– Вот так всегда лучше. Если вам что–то понадобится, просто скажите мое имя одному из слуг, и они найдут меня.

– Какое именно имя?

Он не улыбнулся.

– Любое, мисс Спенсер. Позовите, и я приду. Тем временем я посмотрю, что смогу сделать с чудесами, которые вы потребовали.

Ей стоило бы попросить «Таб», раз уж была возможность. Только это было то же самое, что воззвать Питера из мертвых.

Разве что…

Вдруг ее оглушило со страшной силой. Она не знала, откуда ей это известно, просто знала. Его не было на той яхте, которая взорвалась и пролилась дождем небытия. Женевьева чувствовала это, чувствовала в глубине души, всем своим нутром. Питер, или кем–бы–он–там–ни–был, не умер.

Она, наверно, все еще так балдеет от препаратов, которые ей давали, что и мать родную не узнает.

Плевать. Если это фантазия, тогда она рада жить с ней. В конце концов, встречаться с этим человеком Женевьева больше не собиралась. Никоим образом.

Ей просто легче на душе, если верить, что он жив. И все еще пребывает на этой земле, мучает другую женщину, которой случилось попасться ему на пути.

Больше никаких слез. Нужно смотреть в будущее, как выбраться из этой роскошной тюрьмы и вернуться домой в Америку. Сейчас Женевьеве придется беспокоиться о себе. Ей есть чем заняться.

Приветливая улыбка Ван Дорна исчезла в то же мгновение, как Джек–Дерьмаши оставил его одного в кабинете. Даже перед кем–то столь необходимым, как его помощник–японец, соблюдались определенные меры предосторожности и формальности. В прошлом Гарри отдавал Джеку приказы убивать, и тот следовал им со своей обычной молчаливой эффективностью, но тем не менее Ван Дорн никогда не позволял себе согнать с лица свою очаровательную улыбку.

Сейчас та испарилась, и он рыскал по кабинету, как рассерженный камышовый кот. Ван Дорн любил рисовать себя в этом образе – вот он крадется, огромный и опасный для всех, кто его знал. И он был таким. Просто слишком умный, чтобы дать себя одурачить кому–то.

Она трахалась с ним. Эта маленькая сучка–адвокатша трахалась с Йенсеном – он видел это по ней, чуял нюхом. В тот первый вечер на яхте она держала Гарри на расстоянии, а потом развела ноги перед этим лживым ублюдком, и за это заплатит.

Все было бы по–другому, если бы она просто исполнила свой долг и переспала с Гарри в первую же ночь. Он того и ждал от женщин, которых посылали ему адвокаты, и Женевьева Спенсер ничем от них не должна была отличаться.

Но она держалась в стороне, и он оказался в одиночестве, когда за ним пришли. Если бы она была с ним, то эти типы дважды бы еще подумали. Или же он мог использовать ее как щит, замедлив их действия и не дав им вырубить себя.

Она так же виновата, как и Питер Йенсен, и этот чокнутый благодетель человечества, его Комитет. И Гарри придется со всем этим разобраться.

Как только он постарается исправить нанесенный ущерб. О разрушении плотины в Майсуре теперь не может быть и речи – там усилили меры безопасности, а внедренные Ван Дорном террористы исчезли. Под вопросом остается диверсия на нефтяных месторождениях – бумаги исчезли вместе с его великолепной яхтой, и скважины все еще записаны на его имя. Возможно, пока он владеет ими, это стало бы еще более весомым доказательством его невиновности, если что–то на них случится, но он не мог заставить себя принести такую жертву. Рубить сук, на котором сидел.