Холодный как лед - Энн Стюарт

Ну и что хорошего ей это принесло, в конце концов? По крайней мере, ее чувство мести было бы удовлетворено, узнай она, что он не может стереть ее из памяти. Или ей было все равно? Испытала бы она чувство триумфа?

– Она все еще жива.

Он вскинул голову и встретил спокойный взгляд мадам Ламберт.

– Конечно, жива, – сказал он. – Она вышла замуж за дантиста.

– Я говорю о Женевьеве Спенсер. Она объединила силы с Рено, чтобы спасти Гарри Ван Дорна с острова, и Ван Дорн взял ее с собой. Рено так не повезло.

– Она у Ван Дорна? – Питер больше не притворялся, что ему наплевать. – Лучше бы ей умереть.

– Возможно. Но ты с этим ничего не можешь поделать. Это больше не твое задание. У меня есть люди, чтобы за него отвечать, а личная заинтересованность – первый шаг к катастрофе. Тебе лучше держаться подальше от этого дела. Вот почему я посылаю тебя на два месяца уехать куда–нибудь, разумеется, деньги тебе заплатят.

– На хрен деньги, – выругался он. – Где она?

– Ты собираешься помчаться спасать ее, как рыцарь на белом коне? Ты не Питер Мэдсен, которого я столько лет знаю. Тебе наплевать на всех и всё. Пришествие Мессии–Айсберга и все такое.

Требовалось кое–что напомнить.

– Вы думаете, я вдруг обрел сердце, Изобел? Вряд ли. Все дело в профессиональной гордости и личной ответственности. Если мисс Спенсер суждено было погибнуть, мне следовало проследить, что б все прошло быстро и безболезненно.

– Ах так? И проследил бы?

Он не обратил внимания на насмешку.

– Вы знаете, что за тип Ван Дорн. Мы не имеем права оставлять кого–то на его милосердие.

– Разве мы несем ответственность? Она оказалась не в том месте, не в то время. Ты знаешь это так же хорошо, как я.

– Вы оставите ее в его лапах?

– Мы не можем позволить себе скомпрометировать миссию, попытавшись вытащить мисс Спенсер. Наш человек уже и так сильно занят. Поэтому можешь выбросить эту идею из головы и провести спокойно два месяца. Приведи это место в порядок, а то выглядит ужасно. Тут нужны женские руки.

Он не отличался медлительностью в понимании даже самых едва уловимых намеков, а Изобел Ламберт ведь одна из лучших. Она смотрела на него этими холодными, ничего не выражающими глазами, произнося слова не просто так.

– Я все забываю, что вы не Томасон, – поколебавшись, сказал он.

– Я пытаюсь. Наслаждайся отпуском. Ты осознаешь, что пока ты в отпуске, Комитет ничего не может для тебя сделать? Ты полностью предоставлен сам себе.

Впервые за долгие дни он чуть не улыбнулся.

– Разумеется. Ничего другого и не ждал.

– Наслаждайся своим отдыхом. Рассчитываю, что через два месяца ты приступишь к работе в отличной форме. – Она напоследок обвела взглядом комнату: – Определенно здесь требуется женская рука.

Женевьева слышала голоса. Вряд ли она Жанна Д’Арк, и то явно не голос Господа, этот сочившийся теплом и сочувствием техасский протяжный выговор. Скорее, голос дьявола, огромного, мерзкого, бородавчатого существа, которое смердит смертью и бурбоном.

Она выпила тот чай. Женевьева попыталась было избежать этого, но терпеливая непреклонная Эн маячила над ней со своим куцым английским:

– Вы пьете.

И Женевьева выпила, поскольку выбора у нее не было, надеясь, что неправильно поняла предполагаемое предупреждение Такаши О'Брайана. Но ее свалило так быстро, что она лишь успела прошептать «о, черт», пока Эн подхватывала выпавшую из рук пациентки чашку.

Женевьева боролась с действием наркотика, но это было похоже на борьбу в пушистом суфле – все белое, пышное и вязкое, и когда она пыталась оттолкнуть его, оно только больше цеплялось за руки. Простыни так тесно обернулись вокруг тела, что совершенно ее обездвижили. И она могла только лежать, мумифицированная, надеясь, что вдруг перенесется назад во времени на диван в гостиной Ван Дорна на острове и сможет как–то остановить неотвратимое.