Женщина без мужчины - Джастин Скотт (1995)

Когда Сталин заключил пакт с Гитлером, я окончательно расстался с иллюзиями относительно советского режима. Сталин отнял у меня отца и мать. Но нацистов я ненавидел не меньше. У меня были кое-какие знакомства среди торговцев пушниной, а эти люди свободно пересекали границы до и после начала войны, и некоторые из них занимались шпионажем.

Не буду рассказывать, как я завербовался в английскую разведку. Все началось с пустяков, и поначалу мне, тогда еще юнцу, это показалось несерьезным занятием. Встретиться с кем-то и что-то передать… все между делом. Прикрытием мне служила пушная торговля. Но, когда Америка вступила в войну, я узнал к своему удивлению, что уже давно был на примете. Вновь организованная секретная служба в Штатах предложила мне работать на нее. Они послали меня налаживать связь с русскими спецслужбами. Я был парень отчаянный и любопытный. Поэтому согласился.

В Москве я узнал, что Сталин реабилитировал моего отца. Опытных командиров не хватало, и вождь проявил «милосердие».

История жизни мужа и его родителей, рассказываемая им самим с легкой иронией, захватила Натали. Его голос словно обволакивал ее, она ощущала рядом с собой присутствие Уоллеса и на какие-то мгновения забывала о своем несчастье.

«В современной войне с применением танков, казалось бы, нет места для кавалерии, но красные генералы быстро уяснили, что стремительные рейды конников по германским тылам могут быть весьма эффективны, и мой отец в пятьдесят лет вновь был «на коне» и овеян славой.

Мы встретились. Это было свидание отца с сыном, которые никогда раньше не виделись друг с другом. На двое суток отец забыл про войну — ему дали отпуск, — и он целиком отдался радостному чувству того, что у него есть взрослый сын, с которым можно вести мужской разговор, охотиться, пить водку. Мне в жизни никогда не встречался такой буйный и восторженный человек. Я тоже был счастлив в те дни.

Весной сорок пятого года, буквально накануне падения Берлина, отец попал в плен к немцам. Нелепая случайность, конечно! Он слишком увлекся, слишком вырвался со своим эскадроном вперед, догоняя отступающих врагов… К счастью, его освободили из плена американцы.

К тому времени я достаточно хорошо узнал русскую действительность. Возвращенных на родину пленных ждала печальная участь, и я убеждал отца уехать со мною в Америку. Но президент Рузвельт и премьер Черчилль словно ослепли или нарочно спрятали голову в песок. Они не желали видеть, что творится на самом деле, и не слушали криков отчаяния и боли. Было ли это искреннее заблуждение или подлость жестоких политиков — историки до сих пор теряются в догадках. Во всяком случае, они выполнили данное Сталину обещание репатриировать всех русских военнопленных в Россию. Эшелоны увозили несчастных людей прямиком в советские концлагеря.

Мой Красный Казак знал, что ему грозит расстрел или тюрьма. Среди моих знакомых были влиятельные лица, но я получил твердый отказ.

Я смотрел, как поезд увозит отца в Россию. Стоящий с ним рядом в вагоне офицер с воплем ударил кулаком в окно, разбил его и тут же на моих глазах перерезал себе горло осколком стекла. Мой отец держался мужественно. Он хотел жить и на что-то надеялся. Но он был ранен в последнем бою и еще не излечился. Я знал, что зиму в сибирском концлагере ему не пережить…»

Уоллес замолчал. Мертвая тишина нарушалась только тихим шипением ленты. Натали казалось, что она слышит дыхание Уоллеса возле микрофона. Так продолжалось около минуты…

«Желание отомстить — это для дураков, ослепленных ненавистью. Надо жить будущим, а не прошлым. Изменить систему — вот это была бы настоящая месть! А для этого надо прежде всего разоблачить кровожадных чудовищ, показать миру их истинное лицо. Невежество Запада допустило гибель моего отца и миллионов других невинных людей. Черчилль и Рузвельт не желали знать, какое чудовище их союзник Сталин — пусть это остается на их совести… Но равнодушию и самообману должен быть положен конец…»