Телесные повреждения - Маргарет Этвуд (1994)

Дэниэл сказал, что оно у него есть, что на самом деле он достаточно эгоистичен, но Ренни ему не поверила. У него не было времени на то, чтобы иметь его. За ланчем он часто смотрел на часы, исподтишка, но часто. «Любовь творит исцеление», — думала Ренни. Она все еще надеялась, что когда-нибудь она пресытится общением с ним, и он начнет ее тяготить; разговаривать с Дэниэлом все равно, что вальсировать со стеной, даже ей это было ясно. Но этого не случилось, отчасти потому, что не так уж часто она его видела. Когда он не работал, он выполнял семейные обязательства, так он объяснял. У него была жена, дети, родители. Ренни с трудом представляла себе его семью, кроме родителей, которые виделись ей как слепок с американской готики, только в облике финнов, которыми они и являлись. У них было мало денег и они очень гордились Дэниэлом, он, правда, напоминал финна не больше, чем она, если не считать скул. По воскресеньям он навещал родителей, субботы были отданы детям, вечера жене. Дэниэл — примерный муж, прилежный отец, прилежный сын, и для Ренни, которая ощущала, что сама уже давно перестала быть такой, оказалось тяжело не смеяться над этим и сдерживать в себе безумное желание насмехаться.

Хотя к жене она его не ревновала. Только к другим пациенткам. «Может быть, я не одна такая, — думала Ренни. — Может быть, нас целая очередь, десятки и десятки женщин, каждая слегка им задета, одна грудь или другая. Он всем лам спас жизнь, он со всеми по очереди завтракает, он всем говорит, как нас любит. Он думает, это его долг, он думает, что дает нам соломинку. И ему на нас наплевать. Это как гарем. А мы, мы не можем с этим справиться, он единственный в мире мужчина, который знает правду, он в каждую заглянул и увидел смерть. Он знает, что мы воскрешены, знает, что не так уже мы хорошо заштопаны, в любой момент можем испариться. Эти тела только временные.»

В начале, когда она все еще верила, что может вернуться в норму, Ренни думала, что они будут видеться определенное количество раз, и что у них будет связь, естественно, как у всех нормальных людей. Но этого не произошло. Вместо этого Дэниэл однажды посвятил целый ланч честному и безрадостному объяснению, почему он не может лечь с ней в постель.

— Это было бы неэтично, — говорил он. — Я бы воспользовался тобой. Ты в стрессовом состоянии.

— Что это? — думала Ренни. — Мужчины, которых она знала, считали своей заслугой, что берут на себя такой риск. Она не могла понять, ведет ли себя Дэниэл мудро, принципиально или трусливо.

— Тоже мне, целое дело, — сказала Ренни. — От одного раза тебя не убудет. Пойдем в кусты, это отнимет у тебя пять минут.

— Один раз не получится, — сказал он.

Ренни находилась в подвешенном состоянии, каждую секунду она ждала, когда что-нибудь произойдет. «Может быть, это минутный каприз», — думала она. Ее приятели, Иокаста, например, рассматривала бы это, как новое приключение. Как вещь, которую можно коллекционировать, добавить к уже имеющимся экспонатам. А затем обменять с друзьями, показать и рассказать о ней. Но Ренни тяжело было думать о Дэниэле, как о простом приключении, а кроме того, что рассказывать?

— Что ты от этого получаешь? — спросила она. — Чего ты хочешь?

— Разве обязательно должно что-то быть? Я просто хочу, чтобы все шло своим чередом.

— Но что? Ничего же нет. В этом ничего нет.

Он выглядел обиженным, и ей стало стыдно за себя. Возможно, ему нужна просто лазейка, как простому смертному; маленькая, не слишком большая; окно, а не дверь.

— Я мог бы задать тебе тот же вопрос, — сказал он.

«Я хочу, чтобы ты спас мне жизнь, — думала Ренни. — Ты уже это сделал однажды, можешь сделать снова. Она хотела, чтобы он сказал ей, что с ней все в порядке, она хотела ему верить.»