Дикие - Ширли Конран (1993)

Однажды Анни стала временным секретарем у Дюка на целое лето. В течение первых нескольких недель она смотрела на него с нескрываемым диким восторгом. Она видела его не таким, каким он был на самом деле, а своими глазами. Будучи всегда готовой услужить, она бросалась к нему, едва замечала, что ему требуется что-то надиктовать, без напоминаний наполняла свежей водой его графин, проверяла, не опустела ли бутылка «Уайлд Тэки», которая всегда стояла в офисе Дюка. Она старалась предугадать все его желания. Все происходило между ними настолько естественно, что Дюк, оставшись однажды работать до поздней ночи, не удивился тому, что как-то незаметно для себя оказался с секретаршей в обнимку на ковре. Ему тогда и в голову не пришло, что у нее это впервые в жизни… Прошло еще несколько недель, и она явилась к нему с еще более невинным видом, чем обычно, и сказала, что у нее проблемы. Ну… Словом, если у вашей девушки возникают проблемы подобного рода в Питтсбурге в 1952 году, вам ничего не остается, как только жениться на ней. Особенно если папаша девушки — ваш босс.

Теплый холм рядом с Анни промычал что-то во сне и перевернулся на другой бок, отчего стеганое одеяло мягко соскользнуло на пол. Осторожно, чтобы не разбудить мужа, Анни встала с постели, обошла на цыпочках кровать кругом, взяла одеяло и положила его обратно, накрыв плечи Дюка. Она так им гордилась!.. Если бы только Дюк был лет на десять помоложе, он без труда отыграл бы у Артура кресло президента компании. Тут даже не могло быть никаких сомнений. Правда и то, что он вовсе не стремился занять этот пост.

Впрочем, Анни должна была признать за Дюком один недостаток — он не умел проигрывать. А когда он проигрывал, то его ирландский темперамент бурлил и накалялся, как вулкан. Разумеется, он не был жестоким в обычном понимании этого слова. За всю жизнь с Анни он ни разу не поднял на нее руку… Хотя… За исключением одного случая, когда она забыла о просьбе Дюка переписать на видео повторный матч «Пиратов». Но и в тот раз он осознал то, что наделал, только на следующий день, когда увидел на плече Анни большой синяк. Что касается сыновей, то они старались избегать встреч с отцом, когда им владело его бешеное настроение. Они собирались вместе и куда-нибудь прятались на время, а потом смело выходили из укрытия, так как прекрасно знали, что отец отходчив и всегда жалеет о своем неправильном поведении. Вся семья знала, что существуют некоторые темы разговоров, от «коммунистов» до «свободы гомосексуалистам», которые могли спровоцировать ярость Дюка, поэтому Анни всегда следила за тем, чтобы они не поднимались. А когда они все-таки поднимались, она старалась увести разговор в сторону. Наконец, когда и это не удавалось, она утихомиривала Дюка тем, что беспрекословно соглашалась со всеми его оценками.

И Анни, и, сыновья могли безошибочно определить настроение отца, возвращавшегося с работы, по тому стуку, с которым он запирал дверь. Это был своего рода барометр для всей семьи. Анни хорошо помнила черные дни, через несколько лет после их свадьбы, когда Дюка обошли с повышением по службе. Тогда каждый раз перед его возвращением домой ей становилось не по себе, она с тревогой прислушивалась ко всем звукам, в любую минуту ожидая его прихода с работы. Она укладывала детей спать пораньше и следила за тем, чтобы в прихожей не валялись их коньки или бейсбольные биты, потому что если они валялись, то Дюк обязательно спотыкался о них… И тогда оставалось только ждать, замерев в каком-нибудь укромном уголке дома, когда же разразится буря. О, Анни хорошо знала те минуты, когда сердце готово остановиться от страха, когда нечем дышать, когда хочется сделаться в несколько раз меньше или вообще испариться. После семейных штормов, на следующий день, она всегда ходила в церковь, потому что это помогало ей преодолеть депрессию и ощущение собственного бессилия. Анни не была способна утихомирить мужа, когда тот пребывал в гневе.