Камень любви - Валентина Мельникова (2014)

За три года службы Краснокаменск так и не стал для князя долгожданным и милым пристанищем. Там было крайне сложно и трудно развернуться, многие начинания тонули в разгильдяйстве и лени подчиненных, привычно относивших выполнение указов и распоряжений воеводы на завтра, после праздников, на потом. А ежели что и выполнялось, то спустя рукава, через пень-колоду, а то и после дождичка в четверг. Да и личная жизнь не задалась. Вскоре после расставания с Айдыной он был назначен воеводой и с головой окунулся в службу, так что для местных девиц на выданье оказался завидным, но бесперспективным кандидатом в женихи. И хотя, как все люди, нуждался в семейном тепле и покое, женитьбой голову не забивал, а из Краснокаменска рвался прочь при всякой возможности. Здесь, на Абасуге, Мирон ощущал не только простор и волю, но и небывалое счастье от общества близких по духу людей.

Всего двое суток прошло, как князь нагрянул в острог. Проверить, как Бауэр дела вершит, да и воздухом особенным подышать, старых друзей проведать — Петра Новгородца, Андрея Овражного, даже встреча с распопом Фролкой его обрадовала.

Одной из первых по приезде в острог встретилась ему Олена. Подоткнув подолы юбок, мыла она полы в приказной избе. Мигом узнала. Поджала сердито губы, словно Мирон был виновен во всех ее бедах-злочастьях. Тут и сынишка подбежал, резвый, черноголовый и что-то затараторил быстро-быстро, размахивая руками и притопывая от нетерпения босыми ногами. Но Олена прикрикнула на него, замахнулась мокрой тряпкой. Парнишка, вылитый Тайнах, тотчас спрятался за спину матери, но то и дело выглядывало из обильных складок верхней юбки озорное и любопытное личико, таращились на чужака круглые глаза-смородинки.

На вопросы о житье-бытье Олена отвечала уклончиво, смотрела исподлобья. И Мирон убедился, что прошлые обиды и смерть Тайнаха она до сих пор не простила и, как ни крути, разговора не получится.

Но, вспомнив Олену, он тотчас подумал об Айдыне. Здесь, в остроге, все напоминало о ней. Даже спать его положили в той самой светлице, где он впервые обнял и поцеловал юную кыргызку, где они трепетно и нежно любили друг друга…

Мирон перевел дыхание. Только он один во всем виноват, а тоска и ночные страдания — возмездие за то, что затянул в этот омут Айдыну — безоглядно, безответственно, не представляя, сколько горя в дальнейшем принесет им эта любовь.

Князь зло и в полный голос выругался. Годы сибирской жизни научили: дабы избавиться от нечисти и скверных дум, пошли их по матушке. Помогло и на этот раз! Рассудок мигом вернулся к делам казенным, мытным и торговым. Шесть лет назад, по прибытии в Сибирь, Мирон разбирался в них слабо. Но быстро науку освоил…

О сборе ясака в Краснокаменске не забывали днем и ночью, вели строгий учет мягкой рухляди, а соболя — особенно. Налоги собирали исправно — не мытьем, так катаньем: кто платить не хотел, выбивали силой. Потому и с купцов десятину исправно брали; и с ремесленников — кузнецов, да сыромятников, да оружейников, да гончаров, смотря по торгам и промыслам, — городовую и чрезвычайную деньгу получали. С рыбацкой слободы шла в казну гривна, а с кабаков и шинков катилась денежка питейная. С торговых судов, приставших к причалу, взимался алтын побережный…

Абасугский и Сторожевой остроги не отставали. Казаки и безопасность границ блюли, и ясак большей частью приносили вовремя, а сторожевые заимки и форпосты постепенно обрастали казачьими поселениями. Засевались поля, колосилась пшеница, тучные стада паслись у подножий сопок, а по склонам разбрелись многие отары овец. Звонко ржали в табунах кобылицы, призывая жеребят, сходились в схватках жеребцы.

Жизнь в степи текла по вечным законам, только другие люди пришли в эти земли со своими обычаями, верой, укладом. Совсем мало юрт осталось в исконной кыргызской землице. Но мир и спокойствие вернулись сюда навсегда. И уже рождались и подрастали дети, не ведавшие, что такое войны, не знавшие страшного слова «джунгар»…