Камень любви - Валентина Мельникова (2014)

И не договорил. Оглушительный раскат грома над головой заставил их пригнуться от неожиданности, и тотчас стена дождя обрушилась на землю, похоронив огненный всплеск из поднебесья. Как будто вешние воды пробили ледяной затор и, обретя свободу, ринулись вниз, ревя и беснуясь от небывалого восторга. Что случилось там, наверху, неведомо. То ли закончилась схватка небесных сил со злобными демонами, то ли время пришло туче родить, но ливень, который свалился на пепелище, оказался сродни гигантской прибойной волне, что крушит и увечит все на своем пути.

Косые струи хлестали, как плети. Мирон и Андрей стояли обнявшись, чтобы не сбило с ног лавиной воды, которая мчалась к реке, сметая и смывая то немногое, что осталось от острога.

— Будем, будем жить! — повторял как заклинание Андрей. — Еще и новый острог построим.

Мирон молчал. Только теперь он осознал, что ничего не будет! Ничего, что он любил душой и сердцем. Не будет нового острога! Не будет новой любви! Все унесла с собой Айдына! Все! Остался только сын! Как тонкий, с детский волосок, мостик, он был единственным, кто связывал князя Бекешева с этим миром….

Глава 39

Над дальними сопками поднялось солнце — чистое, словно отмытое до блеска утренними росами. Оно еще нежилось на верхушках сосен и берез под звонкие переливы ручья в логу, шорох листьев, потревоженных легким ветерком, и крики перепелок, что кормились на овсах, до которых не дотянулся огонь.

Скрип колес, крики возниц, недовольный храп лошадей разорвали рассветную тишину. Длинный обоз втянулся в долину между сопок. То уцелевшие обитатели острога покидали обжитые места. Не все ехали на подводах, большинство брели пешком. Женщины с черными лицами, мужчины, поникшие от непосильного горя, дети, вмиг ставшие сиротами, старики, потерявшие близких…

Кто-то шел, держась за телегу, кто-то опирался на срубленный посох, кого-то вели под руки или подставив плечо. Несли мелкий скарб — жалкий, потраченный огнем, прижимали к себе младенцев, а те, что постарше, плелись рядом, держась за мамкину юбку. Никто не плакал, не голосил, лишь иногда с телег доносились стоны раненых да шепот: «Потерпи, родненький, потерпи!»

Слезы давно были выплаканы, но страх не отпускал людей. Они спешили покинуть пепелище, уйти как можно дальше от того места, что стало братской могилой для доброй половины обитателей острога. Прибитое ливнем, оно уже не чадило, но еще долго сопровождали погорельцев смрадные запахи пожарища, пока не развеяли их степные ветры.

Мирон ехал верхом в конце обоза на косматой лошаденке, которую ему удружил Овражный. Огонь не пощадил и кыргызский табор. Родичи Айдыны разбежались кто куда. Одни успели подняться на сопку и отсидеться среди камней, другие не успели и сгинули в пламени. Одичавшие от страха табуны умчались в степь. Людей они к себе не подпускали, так что казакам с трудом удалось отбить от табуна десятка три коней и загнать их в овраг. Седло они знали, так что особо не сопротивлялись, сами скалились при попытке взнуздать, но телеги везти отказывались — вставали на дыбы, валились набок, рвали постромки, ломали оглобли, брыкались.

Кобыла Мирону тоже попалась зловредная — так и норовила лягнуть, а то и цапнуть большими желтыми зубами за руку или ногу. Но с норовом ее справлялась плетка, так что вскоре всадник и лошадь вполне поладили. Князь старался держаться рядом с подводой, на которой устроились Олена с двумя малышами да Бауэр со своим сундуком. Немец так и не пришел в себя от потрясения. Закутавшись в большую суконную шаль, он сидел, свесив тощие ноги с телеги, и смотрел в одну точку. Когда к нему обращались, поднимал голову, недоуменно вглядывался, затем молча отворачивался, словно все вокруг вдруг перестало существовать, а остались лишь пыльная колея, по которой катила телега, да мертвая после пала степь.