Камень любви - Валентина Мельникова (2014)

Андрей вздохнул и помог Мирону осторожно опустить тело Айдыны на кусок парусины, который притащил Фролка-распоп. Он суетился тут же и шепотом поведал Овражному, что готов уступить собственноручно срубленную домовину.

— Из листвяга она! Крепкая! Для себя готовил, да, видать, не судьба, — шептал Фролка, косясь на Мирона.

А тот, опустившись на колени рядом с Айдыной, неотрывно смотрел на нее, не замечая ничего и никого вокруг.

— Надобно девку похоронить достойно, упокой ее душу, Господи! — Фролка размашисто перекрестился. — Хоть и язычница была, но все мы дети Божьи, а какого роду-племени, разве то важно?

И, шмыгнув носом, вытер слезу, скатившуюся по щеке в лохматую бороденку. Затем подошел к Мирону.

— Воевода! Обмыть бы надо Айдынку перед тем, как в керсту положить. Пускай бы Олена с бабами занялась, а?

Мирон поднялся на ноги.

— Да, — сказал глухо, — пусть подготовят. Похороним ее рядом с отцом за частоколом. Так будет лучше!

— Кыргызы могут воспротивиться, — осторожно заметил Овражный. — Мол, не по их обычаям…

— Как я сказал, так и будет! — неожиданно вспылил Мирон. — Айдына будет лежать рядом с Теркен-бегом. Она…

И тут будто взорвалось небо. Оглушительный раскат грома прокатился над острогом. Казалось, даже земля вздрогнула от грозного рыка стихии.

— Господи! — присев от неожиданности, прошептал побелевшими губами Фролка и быстро-быстро несколько раз перекрестился. — Это что ж такое творится?

Черная туча зависла над городком, напоровшись жирным брюхом на башенные флюгеры с двуглавыми орлами и на церковный крест. Завыли псы на посаде, заволновались, заржали лошади, замычали коровы и заблеяли овцы. Забегали суетливо люди. Бабы, вереща от страха, хватали детей, толкали их в избы. Мужики, торопливо крестясь, всматривались в небо, где творилось что-то несусветное: алые всполохи метались внутри тучи, бурлившей, как адский котел. Казалось, там копится неведомая сила, которая давит, распирает изнутри жуткое чудовище, а оно утробно ворчит, сопротивляется, но вот-вот разлетится в клочья.

Звонарь взобрался на колокольню. Но туча накрыла и ее. И оттого казалось, что колокола звучат с неба. Второй раскат грома и — почти мгновенно — третий, четвертый, и дальше — бессчетно — были намного мощнее и злее. Они заглушили и церковный набат, и дикие вопли острожного люда. А следом обрушились молнии. Небо яростно гремело и плевалось пламенем. Огненные стрелы били одна за другой, а то вдруг целым пучком, словно опытные бомбардиры по пристрелянным целям — крышам изб, казарм, амбаров, казенных складов, что вспыхивали разом, точно солома. Одновременно, как свечи, занялись башни острога и частокол; заполыхали лавки и базарные ряды на купище, мучные и соляные лабазы на берегу; запылали плотбище и причал, дощаники с разным товаром и рыбацкие лодки.

Святой храм мгновенно превратился в костер, а с колокольни полетел вниз сгусток пламени, то был звонарь. Жалобно ухнув, упали наземь колокола. Люди в горевшей одежде метались между избами, тащили детей, пытались спасать жалкий скарб и обезумевшую скотину; дико, по-звериному, кричали те, кто не смог выбраться наружу. Рушились крыши, трещали стены. Со страшным грохотом вспучилась вдруг в дальнем углу острога земля, взметнулась вверх стена дерна, камней, обломков дерева и кусков железа — то почти одновременно взорвались пороховой и оружейный погреба.