Арифметика подлости - Татьяна Туринская (2016)

– Не обращайте внимания, Артем, она у меня чересчур стеснительная. Да и история не слишком красивая – едва удалось замять ее без последствий. Сейчас я все улажу.

Чуть не волоком оттащив дочь на кухню, злобно зашептала в самое ухо:

– Что встала как колода?! Неужели не понятно? Иди! Сколько я могу тебя кормить?! Теперь твоя очередь. Видишь – я для него старовата. Значит, ты в самую пору. Иди!

Ольга отшатнулась в ужасе:

– Куда?!!

– Туда, дура! – мать повысила голос, не опасаясь, что ее могут услышать посторонние уши. – Не корчи из себя девственницу. Научилась, сука, ножки раздвигать – давай работай. Сколько я могу на тебя пахать?! Пришла моя очередь на твоей шее сидеть.

У Ольги в ушах бушевало сердце – как оно туда попало? То ли действительно слышала жуткие слова, то ли почудилось в пульсирующем шуме? Почудилось. Не могла мать такое предложить. Ее мама? Ее заботливая мама? Глупости. Сейчас боров уйдет, и мама привычно отшлепает ее ремнем по заднице. И все будет как всегда.

– Ну? Думаешь, он тебя вечность ждать будет?! Я свое отпахала – теперь твоя очередь передком махать. Марш в спальню! Чтоб клиент доволен был, как твой Кеба! Да панталоны сними, дура – ими только клиентов отпугивать.

Сказать, что Оленьке было стыдно – ничего не сказать. Во-первых, раньше она сама выбирала, кого осчастливить. Во-вторых, когда по обоюдному согласию – это нормально. А когда тебя родная мать заставляет подкладываться под какое-то убожество…

Однако ослушаться не могла. Однажды она сделала по-своему – и что хорошего из этого вышло? Ославилась на всю округу. Каждая встречная собака ухмыляется: дескать, бракованная, мужик перед самой свадьбой бросил. А послушалась бы маму, оставшись до свадьбы в целках – сейчас бы вся в шоколаде была. Надо слушаться. Мама плохому не научит…

Выйти из спальни оказалось еще страшнее, чем туда войти. Входила к чужому мужику. Приятного мало, но не смертельно – ничего принципиально нового боров не мог ей продемонстрировать. В конце концов, если зажмуриться и ни о чем не думать – вполне сносно. Что мать пряжкой по заднице, что незнакомый боров где-то там же – разница не велика. Удовольствия от борова никакого – одно только ощущение грязи. Но от этого же ощущения и некоторый кайф. Будто мать при посторонних грязной тряпкой по роже отхлестала.

Когда же боров ушел – стало по-настоящему страшно. Как она маме в глаза посмотрит? Она только что практически в мамином присутствии занималась непотребством. И раньше бы не абы какую неловкость испытала, а теперь, когда секс стал восприниматься абсолютной мерзостью – вообще стыд невыносимый.

На удивление, в этот вечер дочь осталась без ежевечерней порки. Когда Ольга вышла из спальни, старательно пряча от матери взгляд, угловым зрением заметила, как та радостно пересчитывает выручку.

А на следующий вечер все повторилось. Только мать уже не звонила трижды – открыла дверь своим ключом, и с порога представила дочь:

– Это Оленька. Отличница. Моя гордость. Да что там – гордость школы! Оленька, расскажи-ка нам, что новенького Ромка Дзасохов отколол?

* * *

Выходит, от нее ничего и не зависело. Что она могла поделать, кроме как послушно исполнять волю матери?

Противиться Оленька и не думала. Во-первых, мать все равно во всех смыслах сильнее. А во-вторых…

Тело быстро вспомнило радость от секса. Мозг так же быстро перестал сопротивляться удовольствию. И тем выше было удовольствие, что получала его Оленька от мамы.

Сначала с маминой подачи получала кайф с залетными кавалерами, а после их ухода – от излюбленного материного приема «мордой по роже»: за то, что Оля не могла скрыть довольной ухмылки, провожая очередного клиента.