Поцелуй небес - Людмила Бояджиева, Ольга Арсеньева

Родителей Вики Шерель – инженеров-конструкторов ста– линского Тракторного завода, осужденных за сотрудничество с иностранной разведкой ожидал 15-летний срок в лагерях. Девятнадцатилетняя дочь врагов народа, отправленная на поселение в северные края, тут же попала в санчасть, так как была насносях, а нервы здоровье стало сдавать – то не слышит ничего, то в обморок вдруг падает, как подкошенная. Уж слишком много всего навалилось на нее в эти месяцы – проводы жениха на фронт в самый разгар огромной любви, беременность безотцовская, хотя и не позорная, так как давно уже была просватана Виктория за Остапа и признана всеми его законной половиной, но несчастная – совпавшая с войной и арестом, с глухим неведением о судьбе любимого. Не пробивались сквозь цензурные кордоны ДОПРа весточки фронта. А ее единственное письмо, переданное матери Остапа с сообщением о том, что стать скоро лейтенанту Гульбе отцом – дошло ли? Листочек в клеточку, исписанный химическим карандашом, посланный в ад передовой – уцелел ли, нашел ли среди живых того единственного, для которого был опорой надежды и веры?

Не ответил Остап, пропал. То ли сгинул, то ли отрекся – не водить же коммунисту родство с предателями. Кабы знать Вик– тории, что лежала в придорожном кювете возле белорусской дере– веньки, догорая и густо чадя старая полуторка, подорвавшаяся на мине и разметавшая в заснеженные кусты рогожные кули со штемпелем "полевая почта".

Не знала Виктория, да не могла и вообразить, что имеет уже ее гарный хлопчик Остап, коммунист и герой, совсем иное мнение насчет арестов "предателей" и "мудрости" Вождя, что хранит в нагрудном кармане пропотевшей гимнастерки ее крошечное, с комсомольского билета фото и если готов отдать свою жизнь, то не за товарища Сталина, а прежде всего за нее – свою любовь, гордость и будущее. А следовательно – за Родину.

Засомневалась Виктория, оформляя документы младенцу, как записать сына. Свою фамилию поставить – на всю жизнь парня заклеймить. Отцовскую дать – а вдруг неприятности к Остапу из лагеря потянутся… Да врачиха подсказала:

– Ты у нас, девонька, не первая с такими вопросами. Это и понятно не хотят мамаши ни своего имени подсудного ребенку клеить, ни отца компрометировать. А потому берут что-нибудь со стороны. Не политическое конечно, а так, из искусства лучше – красивое. До войныу нас прямо косяком Козловские шли. И вправду – от одного его голоса родить можно! Фамилия настоящая русская, да и человек хороший – ничем себя не опорочил.

Так и решила Вика – быть сыну Алексеем Ивановичем Коз– ловским. И он был уже не просто дитятей – а настоящим Алексеем

– и глаза и губы – алексеевские.

На третий день после родов у Виктории началась горячка, пропало молоко и когда она, наконец вышла работать учетчицей на лесоповал, то еле передвигала ноги, не в силах вытащить из талого весеннего снега пудовые, размокшие валенки.

Двухнедельный Леша остался на попечении больничной нянечки, подкармливающей его молоком, остающимся от другой роженицы.

Учетчицу подвозил на разработки бригадирский газик и оставлял среди гулкого перестука зековских топоров с обязательной выразительной перебранкой перед тяжелым уханьем падающего ствола. Здесь и застало Викторию горе.

– Эй, гражданочка Шерель, там тебя старшой ищет! – гаркнул из-за оврага хриплый голос, после чего кричавший откашлялся и зычно сплюнул. В новом, отороченном цигейкой тулупе, бригадир уже пробирался через лежащие деревья, помахивая белым конвертиком. На казенном бланке пересыльного пункта, именуемого объектом N 348К/7, сообщалось, что заключенные Шерель В.С. и Шерель З.И., такого-то года рождения, осужденные по такой-то статье и прочее, прочее, прочее… Вот. "Застрелены при попытке сопротивления конвою 24 декабря 1941 года". Значит, их не было на свете уже почти полгода. Виктория не упала, а села в снег, выронив листок и снятые брезентовые варежки.