Поцелуй небес - Людмила Бояджиева, Ольга Арсеньева

Дома Алексей рассказал, что пришли они с Михаилом Александровичем к единодушному решению: Раз надо жене при муже быть – пусть в Кабул едет. А девочке уже двенадцать лет, ей учиться надо. Поживет пока Виктория с отцом в Одессе. Город приморский, климат отличный, условий жизни у Алексея хорошие, да и Максиму веселее будет. А там ситуация прояснится – Бог даст, дед из больницы выйдет или война эта проклятая кончится.

Вернувшись из школы, Вика застала подозрительно притихшее и вкрадчиво-любезное семейство. Здесь оказался и отец, папа-Леша, о приезде которого никто ей даже не сообщил. Бабушка с мамой, заискивая и пододвигая поближе к к ее тарелке с блинчиками вазочку с вареньем – любимым, клубничным, припрятанным "для гостей", изложили суть дела. Виктория поняла только, что ни уютного дома в Германии, ни этой солнечногорской жизни уже не будет, как не будет и поездки в загадочную южную страну с мамой и Анечкой. Брошенная, лишняя, никому не нужная. Она поднялась из-за стола, не притронувшись даже к варенью и невнятно пробормотав: "Меня во дворе Галка ждет" – схватила с вешалки пальто и громко хлопнула дверью.

Женя вздохнула и виновато посмотрела на Алексея:

– У нее характер стал просто невозможный. Что ни скажешь – тут же на дыбы. Ничего не поделаешь – переходный возраст. Они же теперь акселераты. Двенадцать лет – считай подросток. Месячные недавно начались, а по уму ребенок.

Через полчаса Алексей поднялся:

– Пойду во дворе погляжу. Он знал, где искать дочь, потому что сам много лет назад заприметил это место – кусты за гаражами, где можно было уединиться и помечтать. На поломанной скамейке, притащенной сюда, видимо, с детской площадки, кто-то сидел, светясь в сумерках белой с помпоном шапкой. Алексей опустился рядом. Вика отвернулась, но не ушла. Руки с короткими грязными ногтями крутили коробку из-под сапожного крема.

– Это что у тебя? Можно глянуть? – взял он коробочку, оказавшуюся необычно тяжелой.

– Бита для классиков. С песком, – сурово пробормотала она, и по голосу Алексей понял, что девочка плакала. И тогда осторожно он взял ее маленькую теплую руку, пахнущую гуталином и землей, и прижал к своей щеке.

– Я люблю тебя, детка, – запнулся, чуть не сказав "Женька" и задохнулся от жалости к этой девочке, к Жене, к себе, к слабеющему старику в больничной палате… Дочка прижалась к нему – худенькая, цыплячьи косточки под пальто, шмыгающий нос.

– У тебя есть платок, пап? Он быстро обыскал карманы и растерялся:

– Кажется, нет. Но я обязательно куплю много-много и буду всегда держать наготове…

– А они мне больше не пригодятся. -Вика утерла нос рукавом и с вызовом посмотрела отцу в глаза: – Я же знаю: в цирке не плачут.

7

В теплом городе Одессе готовилась к встрече Алексея симпатичная девушка Катя. Познакомились они с Лешей в общежитии творческих работников. Окончив отделение музыкальной комедии Киевского театрального института Катя приехала на стажировку в Одесский театр оперетты. Голосок у Кати был чистый, послушный, хоть и небольшой, сценические данные отличные, так что в дипломном спектакле пела она вторую партию в "Белой акации". Роста, правда, небольшого, но быстрая, ладная, с хорошим открытым лицом и веселым нравом, Катя олицетворяла счастливую комсомольскую юность – здоровье, оптимистические силы советской молодежи. Румянец во всю щеку, глаза васильковые смотрят простодушно, и голосок колокольчиком разливается – по всему общежитию, бывало, слышно, если Катька на кухне шухарит.