Ядовитый цветок - Людмила Бояджиева (1998)

Клер Ривз имела очень богатого семидесятилетнего мужа, ворочавшего делами в Нью-Йорке. «Он просто обожает меня, мой дурашка!» — Сообщала всем Клер, дополняя эту реплику рассказом о новом подарке мужа — яхте, колье или породистом скакуне. Супруги виделись не часто, проводя вместе то время, которое могла «вырвать у студийных акул» Клер.

В Голливуде о нравах этой перезрелой кинодивы ходили самые обычные, скучные слухи. Разумеется, она любила красивых мальчиков, разнузданные оргии и была сексуально ненасытна. Дастин вскоре убедился, что большинство из живописных историй распускает сама Клер, убежденная, что душок скандала подзаводит зрителей, продюсеров и даже самого «дурашку»-мужа.

Она действительно не пропускала смазливых юнцов, но больше из-за того, чтобы блеснуть ими в обществе завистливых молоденьких соперниц. Клер обожала шоколадный пудинг и попкорн, но постоянно изводила себя диетами, что придавало её бирюзовым выпуклым глазам особую томность и некую потаенную страстность. Она была далеко не так безалаберна и легкомысленна, как старалась подать себя публике. Все голливудские «деловые люди» хорошо знали, сколь отчаянно сражается Ривз за каждый пункт своих контрактов.

Дочери простых фермеров из Огайо безумно нравился диплом Дастина и его аристократическое происхождение, выгодно оттеняющие мужские достоинства. «Ах, дорогая! — доверительно сообщала она очередной приятельнице. Молоденьких жеребцов здесь у нас пруд пруди, хоть отстреливай. Но у этого парня — голова на плечах. И талант! Еще бы — настоящая порода не такая уж фикция, как внушают нам нувориши… Кровь — это кровь. Кому, как не мне, знать это». — Тут Клер тяжко вздыхала, так как по официальной легенде, муссируемой журналистами, являлась внучкой польского аристократа-эмигранта и русской танцовщицы, естественно, графских кровей.

Двадцатитрехлетний Дастин, несмотря на обаяния интеллигентности и наивности, повидал достаточно, чтобы не впадать в иллюзии относительно искренности и утонченности Клер. Но даже он должен был признать, что кинодиве удавалось многих обвести вокруг пальца. При необходимости она умела блеснуть поистине королевским достоинством. Очевидно, бесчисленные рольки аристократок, сыгранные Клер в исторических фильмах, наложили отпечаток на её манеры и вкусы, что самым немыслимым образом сочеталось с врожденной махровой вульгарностью. Она была просто невыносима в тех случаях, когда хотела изобразить экстравагантную богемность и романтическую страсть. В постели увядающая секс-бомба разыгрывала целые баталии, читая при этом какие-то куски из стихотворных пьес, стонала и завывала с диапазоном Эллы Фицджеральд, сквернословила не хуже портового грузчика или сюсюкала, как институтка прошлого столетия. Но никогда не молчала.

После месяца пылкого романа Дастин решил оставить Клер — он почувствовал, что становится импотентом. Выражения Клер типа «сладость моя», «мой луноликий Нарцисс», срывающиеся с её уст в самые ответственные моменты, убивали его. А ему надо было, ой, как надо было продержаться: Клер всерьез занялась устройством карьеры «своего херувимчика».

Однажды Дастин установил в бирюзовой спальне новенький проигрыватель, сообщив, что в его семействе было принято заниматься любовью исключительно под классическую музыку — так сказать, семейная традиция английских баронетов. А вскоре он стал сотрудником весьма престижного еженедельника. Та же Клер преподнесла «своему сладкому мальчику» маленькие подарки в виде уютного гнездышка в двухквартирном доме на набережной и серебристого «шевроле».