Девушка Лаки - Тэми Хоуг (2012)

Ему вспомнился день, когда они хоронили ее мать. В тот вечер он так же проскользнул в детскую, чтобы проверить, как там спят его внучки. Роберту это даже не пришло в голову, так как он все еще был погружен в скорбь. Когда он вошел к ним в спальню, Серена лежала поверх одеяла. Она даже не сняла с себя черное бархатное платьице и белые колготки, в которых присутствовала на похоронах. На одной ноге – черная лакированная туфелька, вторая валяется рядом с кроватью. Тогда ее щеки тоже блестели от слез, и она прижимала к груди старое дырявое одеяло.

Он помнил это, как будто то было вчера, хотя сегодня груз прожитых лет давил на него с особой силой. С тех пор любовь к внучке ничуть не ослабела в его сердце – хотя Серена уже не девочка, а взрослая женщина, а жизнь сделала их отношения далеко не безоблачными. Он по-прежнему остро чувствовал ее боль, словно был с ней единым целым. Его собственные душевные муки по поводу того, что наделала Шелби, были тем острее, что он знал, какой болью все это отозвалось в сердце Серены. Видеть же ее страдания по поводу бегства Лаки было выше его сил. Того гляди у него самого не выдержит сердце.

Гиффорд понимал, что все эти годы был не слишком с ней ласков – если не сказать откровенно суров. Но что бы он ни делал, он делал это исключительно из любви к ней, и потому, глядя, как она мучается, он чувствовал, как его собственное сердце обливается кровью. Увы, не в его силах изменить то, что произошло между ними, равно как не может он убрать пропасть между ней и Шелби. Единственное, что он в состоянии сделать, – это вправить мозги этому наглецу каджуну. Более того, в данной ситуации это было бы очень даже кстати.

Осторожно, стараясь не разбудить Серену, он наклонился над ней и поправил одеяло. Затем, еще раз на прощание посмотрев на нее, медленно повернулся и старческой походкой вышел из комнаты. Проходя мимо комода, захватил тарелку с ужином и, прежде чем выйти за дверь, выключил свет.

Лаки в последний раз проверил веревку, привязанную к носу полузатопленной лодки, затем не торопясь вылез из воды на берег. День был жаркий, настоящее адское пекло. Несмотря на влажность, солнце нещадно палило обнаженную спину, которая уже давно из бронзовой сделалась темно-коричневой. Пот катился градом. Натянув на руки старые кожаные перчатки, он взялся за конец веревки, который до этого обмотал вокруг ствола огромного дерева. И хотя веревка резала руки даже сквозь перчатки, взялся за работу.

Он вот уже несколько недель очищал протоки от всякого хлама, трудясь в буквальном смысле от рассвета до заката. Уже очищены от мусора десятки мест, которые местные жители почему-то решили превратить в свалку. Чего только он не вытащил на свет божий! Старые холодильники, железные кровати, кухонные плиты, матрасы, велосипеды и шины. Работенка не из приятных, что тут скажешь, но ведь кто-то должен ее делать. И он ее делал, причем вкалывая до седьмого пота. К концу дня он валился с ног от усталости, и единственной его надеждой каждый вечер было урвать несколько часов сна.

Когда того требовала работа, он включал двигатель. Впрочем, делал это лишь в тех случаях, когда не хватало собственных сил, чтобы извлечь из воды какой-нибудь тяжелый предмет. А тяжелым предметом могло быть что угодно. Физические усилия проясняли голову, а главное, лишний раз убеждали в том, что если что-то и причиняет ему боль, то только натруженные мускулы.

Лаки взялся за веревку и постепенно натянул – до тех пор, пока не ощутил ее сопротивления. Тяжелая лодка упорно не желала показать из воды нос. Лаки напряг все мускулы до единого. От напряжения слегка потемнело в глазах, все мысли разом улетучились. По лбу, хотя он и повязал его платком, катились огромные градины пота, от которых щипало в глазах. Собрав в кулак последние силы, он подался назад. От усилий тотчас зашумело в ушах. Он даже не услышал рокот лодочного мотора. Саму лодку он заметил лишь тогда, когда та подрулила почти к самому берегу.