— Вы находитесь здесь, потому что услышали обо мне кое-что нелицеприятное, — сказала я. Райану понадобилось где-то пятнадцать минут, чтобы добраться до дому, ещё десять, чтобы найти рюкзак и пистолет и пятнадцать минут, чтобы вернуться обратно. Столько же, – а может даже немного больше, – понадобилось и мне, чтобы проследить цепочку распространения сплетни и собрать все ее звенья вместе. — Мне хотелось бы поговорить с вами об этом.

— Но это же не клуб для изучающих французский, — недоуменно произнесла Нина Смит, а красный, как рак Эван спросил:

— Мы можем поговорить наедине?

— Нам нет необходимости разговаривать наедине, — ответила я. Теперь, когда мы с Райаном снова были вместе, я не хотела больше терпеть воняющее хот-догами дыхание Эвана и его грубые пальцы на своем теле. Я уже отдала ему спортивную куртку, засунув её в его шкафчик пока он был в зале. — Только не тогда…

В этом момент, дверь открылась и в зал ворвался Райан с пистолетом в руках.

Вы уже знаете, что случилось потом. Пока Райан делал своё дело, я вырезала своё имя на пюпитре, зная, что пришел конец той жизни, которую я знала.

Первым был Эван. Потом Лив. А следом за ней и Эдди, Элизабет Вуд, Ирэн Пападакис, Нина Смит, Дэнни Стейнберг и Эрик Торсон, как дрова, попадали в кучки возле заблокированных с помощью суперклея дверей. Потом настал черед мистера Волруса и трясущихся от страха Софи Грант и Пенелопы Вонг, которых придавило потное грузное тело учителя.

Когда всё закончилось, Райан опустил пистолет. Из дула поднималась едкая струйка дыма, а на доске были видны розовые брызги мозга, оставшиеся от Эвана или Эдди. Где-то снаружи начали раздаваться громкие крики. Люди определенно слышали вопли и выстрелы, поэтому полиция могла показаться с минуты на минуту.

Я думаю, Райан знал, о чем я собиралась его попросить. Я видела это по тому, как он смотрел на мое лицо. Как будто больше никогда не увидит его. Я сама точно также изучала Райана: мой взгляд задержался на шраме на подбородке, оставшийся после того, как я бросила в него стакан, когда он посмел влюбиться в кого-то ещё, потом на спинке носа и на золотистом блеске его карих глаз. Он был единственным и неповторимым. Другого просто не могло быть. Мы были предназначены только друг для друга. Мы были оба рождены с дефектом и в нас напрочь отсутствовали жалость и сострадание. А может, мы оба были рождены более сильными, чем все остальные. Может, пока мы были в чреве матери, то мельком увидели то, что предстоит нам сделать в жизни и потому закалили характеры, вырвав эти чувства из наших сердец ещё тогда.

— В последний раз, — произнес Райан. Ему не нужно было говорить, что именно. Я бросилась к нему, и мы крепко, с отчаянием прижались друг к другу, в то время как кровь наших одноклассников впитывалась в ковер. Его губы были на вкус как кровь, хотя это вполне могло быть лишь моё воображение.

Время шло. Через одиннадцать минут, которые пролетели как одиннадцать секунд, мы отстранились друг от друга.

— Ты уверен, что сможешь это сделать? — спросила я.

Вы можете сказать, что я социопатка и бесчувственная особа, но я пообещала брату рассказать правду. И когда я говорю, что почувствовала что-то тогда, то это самая что ни на есть она. В тот момент каждую клеточку моего тела разрывало на части горе. Но мы должны были сделать это. Мы не могли выйти из зала вдвоем, и я не хотела видеть его в тюрьме. Лучше уж приятные воспоминания, чем это.

— Я должен, — сказал он. — Ради тебя. Ради нас.

Он всегда понимал меня. Я не хотела смотреть на то, что он собирался сделать, поэтому опустила голову. Но я не могла внезапно оглохнуть, поэтому слышала, как Райан сделал последний вдох перед тем, как нажать на спусковой крючок, а потом резкий выстрел и наносекунду тишины, которая повисла в воздухе перед тем, как его безжизненное тело с грохотом упало на пол.