Саит - Валентина Кострова

— Каждый раз, увидев падающую звезду, я буду загадывать только одно желание: чтобы ты был здоров. Ты будешь жить, Саит, смеяться, улыбаться, радоваться жизни, мне этого вполне хватит, — шмыгаю носом, вытираю ладонью свое мокрое лицо. — Я буду за тебя радоваться, когда узнаю из таблоидов о том, что ты женился. Черт возьми, у тебя должен сразу же родиться сын, чтобы я смогла родить дочь, и они на зло судьбе будут вместе, раз нам не суждено… Или наоборот, у тебя будет дочь, у меня сын, они поженятся…

Разговаривать без ответной реакции от собеседника странно и пугающе страшно до мороза по коже. Особенно это остро чувствуется, когда ты находишься в реанимации, где кроме тебя, неподвижного тела любимого человека и медицинского аппарата с жизненно важными показателями никого нет. Не хочу задумываться, что каждая минута отведенного нам свидания просачивается мимо меня, как песок сквозь пальцы. Я все еще глажу пальцами лицо Саита, целую его костяшки, согревая своим дыханием его ледяную ладонь. Мой ритм сердца совпадает с кривой линией на мониторе.

— Я буду любить тебя всегда. Знаю, ты хотел услышать от меня эти слова раньше, тогда мы бы сейчас не находились в этой больнице. Мы бы сбежали далеко-далеко, где нет твоего отца, моих родственников, никаких запретов и предрассудков.

Слышу за спиной шаги, одергиваю руки от руки Саита, вытираю лицо рукавом халата, оборачиваюсь. За мной пришел сам лечащий врач.

— Ваше время вышло, в реанимации не положено быть долго, — доктор отводит глаза в сторону, когда я встаю со стула и наклоняюсь к Саиту, целую его в лоб, потом в одну щеку, следом в другую, замираю над губами. Прижимаюсь к ним, совсем не дыша, зажмурив глаза. Чувствую, как по щекам опять бегут слезы, ответной реакции от Саита нет.

— Все будет хорошо, — шепотом повторяю его фразу, которую он не уставал мне говорить, крепко обняв. Мне будет не хватать его объятий, его дыхания на своем лице. Мне придется жить воспоминаниями, хранить их как ценные реликвии.

Выйти из реанимации не хватает моральных сил. Не подгоняет недовольный взгляд врача, не трогает меня то, что за дверью скорей всего стоит Саид Каюм, меня совсем не интересует жизнь за пределами этих стен. Жизни нет, есть только понимание, что надо как-то существовать с дырой в сердце, учиться дышать с одним легким, улыбаться, а не скалиться.

Закрываю глаза, резко отворачиваюсь от койки и, пока не передумав, бегу из реанимации и почти сразу же налетаю на отца Саита. Он хватает меня за предплечья, именно поэтому не оказываюсь на полу возле его ног. Стараюсь выдержать пронзительный внимательный взгляд, не отводить глаза в сторону. Мне почти удается, если бы не предательские слезы, текущие по щекам. Я их не стираю, пусть смотрит, пусть упивается моей слабостью, моим разбитым в хлам сердцем.

— Пообещайте мне одно! — меня отпускают, обнимаю себя руками, пытаясь согреться. Тело трясется, словно я вышла из морозильной камеры. Взгляд голубых глаз сосредоточивается на моем лице.

— Что пообещать? Заплатить тебе, чтобы ты забыла имя моего сына?

— Вам не хватит всех ваших гребанных денег, чтобы стереть из моей памяти Саита, — злость помогает мне прийти в себя. Злость заставляет взять себя в руки и воинственно вздернуть подбородок.

— Ближе к делу, девочка, — опасно тихо сцедит сквозь зубы Саид Каюм, прищуривая глаза. От него на расстоянии веет сдерживаемой яростью, каждой клеточкой своего дрожащего тела чувствую его жгучее желание свернуть мне шею.

— Вы сделаете все возможное, чтобы ваш сын был счастлив, — отважно делаю шаг в сторону мужчины, почти вплотную подхожу. Выдержать накал между нами невозможно, я себя сдерживаю, чтобы не отпрыгнуть назад. Только мысль, что этот бой мой последний бой за любимого человека, не позволяет смалодушничать.