Чёрный Рыцарь - Рина Кент (2021)

Кира здесь нет, и он не сможет остановить меня.

Может, мне стоит съездить за ним? Я могу забрать его из дома Генри или, по крайней мере, увидеть его щенячьи глаза и обнять, чтобы зарядиться энергией.

Без тепла, которое он излучает, я остаюсь в холодном, пустынном пространстве, созданном мной.

Завитки тумана просачиваются под одеяло и обнимают меня. Я крепче сжимаю броню, нуждаясь в камуфляже, который она обеспечивает.

Нет, нет, нет..

Это не должно проходить под прикрытием. Это должно держаться подальше, черт возьми.

Мой шрам на запястье покалывает, и нос тоже. Возникает непреодолимое желание заплакать, но я не могу. Слезы не прольются, даже если я их выпущу. В отличие от распространенного мнения, нет никакого облегчения в слезах.

По крайней мере, не для меня.

Всякий раз, когда я плачу, туман быстрее заползает мне под кожу, и следующее, что я помню, это то, что он вторгается в мой мозг и занимает мысли. Это превращается из потребности в импульс, и без такого сильного присутствия, как Кир, который может остановить меня, я просто поддаюсь этому и отпускаю.

Полностью.

Я бы сидела в ванне и сделала бы шаг, который никогда не смогу сделать назад.

Я смаргиваю слезы и пытаюсь думать о светлых мыслях.

Так говорил мой психиатр. Светлые мысли.

Словно я могу наколдовать их, создать и как-то уберечь от плохих дней. Дней, когда все исчезает и все болит — дыхание, которое я беру, прикосновение одеяла к моей коже, покалывание вен под шрамом, требующее освобождения, слезы, желающие выйти и поиграть с туманом.

Все это.

Каждая чертова вещь.

— Помогите... — бормочу я тихим, затравленным голосом. — Кто-нибудь, помогите мне.

Никто меня не услышит. Я знаю, что они не услышат, потому что, хотя терапия говорит, что хорошо признать, что я нуждаюсь в помощи, она также говорит, что мне нужно просить об этом у людей.

И я никогда этого не сделаю.

Людям просто все равно. А если и не все равно, то они просто посмотрели бы на меня с такой жалостью, что захотелось бы уползти туда, где меня никто не сможет найти.

Если моей собственной матери, женщине, которая привела меня в этот мир, все равно, почему кому-то еще?

Мой телефон вибрирует, и я вздрагиваю, чуть не падая с кровати.

Я уже собираюсь отключить его и вернуться к своему маленькому ореолу, он же вечеринка жалости к себе, когда я различаю имя на идентификаторе вызывающего абонента.

Папа.

Я вздрагиваю, уставившись на мигающий в темноте телефон. Ему тоже позвонили из школы? Он не такой, как мама. Если он знает, он усадит меня и обсудит мои варианты терапии, потому что он признает, что я бы не ударила кого-то без причины, это накопление сдерживаемого разочарования и бла-бла-бла.

Я почти слышу, как психотерапевт произносит эти слова, и именно поэтому они мне не нравятся.

Папа считает, что терапия это единственное решение, но есть и простое, которое он мог бы сделать девятнадцать лет назад — он не должен был участвовать в моем создании.

Он блестящий мужчина, а мама успешная женщина. Я не должна была становиться их дочерью.

Я не отвечаю. Если я отвечу, то начну плакать, а сейчас это недопустимо. Кроме того, я не могу говорить, когда туман обвивает свои призрачные пальцы вокруг моего горла, как петля.

Если я сломаюсь по телефону, папа вернется следующим самолетом, и мне снова придется смириться с разочарованием.

Вскоре после того, как звонок заканчивается, от него приходит сообщение.

Очень длинное. Папа настолько красноречив, насколько это вообще возможно, даже со своими сообщениями.