Технически это называется расстройством пищевого поведения, когда вы едите все подряд, что попадается на глаза. Только не мои M&M's и фисташковое мороженое. Они священны, и я не хотела разрушать их на этом нечестивом месте.

Поэтому, завезя Кира домой к Генри на ночевку, я отправилась в продуктовый магазин и скупила все чипсы и колу — не диетическую. Затем заехала в Макдоналдс и заказала самое большое меню гамбургеров и картофеля фри. Я закончила поход по магазинам, купив больше пирожных и тортов, чем могла унести. Много. Я все съела без определенного порядка.

Я просто ела, ела и ела, пока у меня не заболела челюсть, а желудок не запротестовал, но я не остановилась.

Даже после того, как меня стошнило, я перешла к заначке, сидя в туалете и продолжая есть, будто еда каким-то образом зашьет дыру внутри меня.

Этого не произошло.

Поэтому я выпила полбутылки текилы и приняла таблетку Ксанакса — или две?

Я сбилась со счета после того, как меня вырвало всем, что я съела. Алкоголь определенно пошёл после рвоты, потому что он в пустом желудке, как чистая, жгучая кислота.

На этот раз мне не пришлось совать палец в горло. Это похоже на то, как если бы мое тело отвергало пищу, потому что оно стало чужеродным существом.

Я кладу голову на закрытый унитаз после того, как во второй раз опорожняю желудок. Мой взгляд продолжает скользить по блестящему металлу среди беспорядка. Во мне больше нет сил встать и приводить себя в порядок. Я просто хочу остаться здесь и... исчезнуть.

Да, исчезнуть. Насколько это будет тяжело?

Ирония в том, что это даже не из-за, произошедшего с Ксаном — или этого не было.

Я могу пережить это, его отвержение и его полное замыкание. Чего я не могу пережить, так это надежды, которые были у меня в ту ночь, чувства, что у меня наконец-то появилась цель.

Всю свою жизнь я боролась с этим, с поиском места и кого-то, кому я могла бы обнажиться.

Ксандер дал мне это. Он увидел меня, и в отличие от того, чего я всегда боялась, он не испытывал ненависти к, увиденному.

Но потом он выдернул ковер у меня из-под ног.

Найти место, которому ты принадлежишь, просто чтобы понять, что ты никогда не принадлежал, похоже на предательство. Возможно, это худший вид предательства.

Возможно, в тот день, когда я бросила его в лесу, Ксандер тоже почувствовал себя преданным, и именно поэтому с тех пор мстит.

Я понимаю — я все равно думаю, что могу. Я просто не могу притворяться, что это не влияет на меня или что я могу быть сильной.

На что вообще похоже быть сильной?

Это просыпаться по утрам и не смотреть на острое лезвие, которое я украла из кухни Мари? Улыбаться, общаясь с папой по FaceTime, хотя мне хочется крикнуть ему, чтобы он вернулся? Заставлять себя смотреть в зеркало, чтобы сделать макияж?

Или, возможно, смотреть в глаза своему рыцарю, а видеть незнакомца, смотрящего на меня в ответ.

Когда-то давным-давно он был моим. Сейчас он, что угодно, но не мой.

Туман становится гуще с каждым вдохом, обволакивая, как петля.

Впервые в жизни у меня нет ни сил, ни желания бороться с этим.

Мне абсолютно нечего терять, и мне есть от чего страдать.

— Какого черта, Кимберли? — мамин голос звучит как сигнал тревоги, прежде чем ее тень падает на меня в ванной.

Как маленький ребенок со сломанными крыльями, я подползаю, сажусь и смотрю на нее. Понятия не имею, как выгляжу. На мне пижама, а волосы собраны в беспорядочный пучок. Сегодня утром я нанесла тушь, чтобы ее можно было размазать по всему лицу. Я не стала проверять, потому что при мысли о том, что я увижу своё лицо, мне захочется все испортить.

Мама, однако, в своих дизайнерских брюках с рубашкой цвета хаки и туфлями на каблуках. Ее густые каштановые волосы элегантны и красиво завиты.

— Привет, мам, — бормочу я, затем прикрываю рот рукой.

Я пьянее, чем предполагала. Ой.