По осколкам - Настасья Карпинская (2018)

− Я могла бы вообще ничего тебе не объяснять. Но я так долго ждала этого дня, что устоять просто невозможно, – делает небольшую паузу. – Я уверена, что ты не вспомнишь ничем не примечательный день двадцать восьмое апреля девять лет назад. Почти десять скоро….

− Очень хорошо помню. Я в армии ещё был. Вернулся только шестого мая. Так что, не знаю, что творится в твоей голове, но чем бы это ни было, ты ошибаешься, – отвечаю, не задумываясь, потому что и правда хорошо помню это время. Ждал дембель, отсчитывал дни…

− Хорошая версия, слепленная богатым и влиятельным папой. Наверное, замечательно иметь в отцах известного в области адвоката…

Готов уже вспылить после её слов об отце, но вовремя одергиваю себя. Всё же желание узнать причину всего произошедшего сильнее, и, судя по её напряженной фигуре, застывшей статуей у окна, она готова мне её назвать.

− А знаешь, мне становится жутко интересно послушать твою сказку. Я весь во внимании, – произношу сквозь зубы. Усмехается мне в ответ, но начинает говорить. Как-то тихо, без напора, но четко произнося каждое слово, которые, как ударами впиваются в моё сознание, нанося мне раз за разом сокрушительный нокаут. Я ожидал чего угодно, но не этого. До меня не сразу доходит, что та девочка, о которой она говорит, это и есть она сама. Лишь слова: «Только я выжила, Никольский» открывают мне всю картину. Она и вправду мстила. Долго ждала, долго планировала. Жаль, что зря… Краснова поворачивается ко мне, смотрит в глаза. На её лице больше нет самодовольной улыбки или усмешки. Нет привычной маски. Я вижу только её взгляд, наполненный ненавистью, болью и презрением. Взгляд, смешанный с горечью. Я вижу её боль. Она не отпустила прошлое. Она до сих пор там, в нём, на той самой машине, в том самом дне… И я понятия не имею, как ей сказать, что она ошиблась…

− Сядь. – Киваю в сторону стула.

− Я не собираюсь больше задерживаться. Как освободишь дом, позвони, – Краснова отходит от окна.

− Сядь, я сказал. – Стараюсь говорить спокойно, сдержано, но выходит плохо.

− А то, что? Повторишь свой юношеский подвиг? Я не боюсь тебя, Никольский. Я давно никого и ничего не боюсь…

– Да, бл*ть, ты можешь просто заткнуться и сесть?! – мои нервы просто на пределе, Краснова замолкает. – Что ты помнишь из случившегося? Имена? Лица? Клички? Что-нибудь помнишь? – задаю ей поток вопросов. Хочу понять, узнает она Родиона на фото, если покажу или нет. Если нет, будет сложнее объяснить всё.

– Какая разница? Боишься, что в полицию пойду? Нет, не пойду. Срок давности давно истёк, да и мне это уже неинтересно.

– Аня, просто ответь на вопрос, – Обращаюсь по имени и говорю, как можно мягче, это, по-видимому, действует, потому что Краснова отвечает.

– Я ничего не видела кроме их рук. Помню цвет штор в окне соседского дома, марку машины. У тебя была татушка на кисти руки у большого пальца в форме птицы, но, как понимаю, ты её свёл. Это что-то меняет? – отвечает с явным подозрением.

Подхожу к стеллажу с книгами и фотографиями. Достаю с верхней полки одну рамку, в которой стоит давнее фото с изображением отца, меня и Родиона. Родион там закинул свою руку мне на плечо и на фото прекрасно видно его тату.

– Эта? – протягиваю фото в рамке Красновой.

Аня недоверчиво берёт фото в руки. Вижу, как кровь отливает с её лица. Она бледнеет, как полотно. Узнала.

– Справа мой старший брат Родион, посередине я, а слева отец. И я никогда не носил татуировок.

– Ты лжешь. – Сдавлено с неверием в голосе. – Ты – единственный ребенок в семье… – она почти выдавливает из себя эти слова, не в силах поверить в происходящее, цепляясь за хрупкую надежду, как безнадежно утопающий.

– Так было не всегда. Нас было двое. Родион умер от передоза спустя две недели после того случая. Его нашли в лесополосе, недалеко от дачного массива, в той самой серебристой БМВ 6 серии. Так что справедливость восторжествовала раньше, чем ты думала.