Эмпат - Эльвира Дель'Искандер (2018)

Виктория с Аньей подружились. Анья даже сказала бы, что ее дальнейшую, еще более глубокую адаптацию взяли под четкий контроль. Именно Виктория стала рассказывать ей о других обитателях приюта. Не то, чтобы Анья все молчала и избегала контактов с людьми. Конечно же, нет! Постепенно привыкнув к обстановке, Анья стала прежней, умеющей вести диалог. Выслушать, приободрить советом. Однако в открытую о своих печалях мало кто говорил: попадали сюда не от хорошей жизни и прошлое ворошить не стремились. Поэтому травмы и душевные раны частенько оставались тайной.

Например, рассказала про Оскара, про мужчину зрелых лет, который все свое свободное время проводил, помогая, в саду. Бывший военный, отслужив по контракту, наконец-то вернувшийся домой и внезапно выяснивший, что собственный брат, родной, любимый и единственный, незаконным образом продал дом: тот остался им от родителей. Да, без согласия Оскара.

Мужчина не наладил мирскую жизнь и, в конце концов, оказался здесь.

Рассказала о Марте, милейшей женщине, «совершенно неприспособленной к жизни», – так отзывалась о ней Виктория. Мать таскала ее по ночлежкам, перебивалась подработками то там, то здесь. После смерти матери, жизнь не поменялась: Марта довольствовалась самым малым, женщину редко что могло всполошить. Седые пряди, вырываясь из ленты, блестели под лучами солнца, светлые глаза, почти белесые, радостно и любовно сияли, когда с утра она сидела во дворе и вязала мохнатые броши. Иногда получались подстаканники. Затем распускала творения и вязала заново. Она перевязывала их раз за разом или распускала старые шарфы, шапки и шерстяные носочки, дабы сотворить очередную блажь.

В одну из ночей Анья вернулась в знакомую комнату. Только в этот раз сквозь полнейший мрак прорисовались прямоугольные окна, закрытые ставнями на крепкие крючки. Анья пыталась их открыть, снять крючки, скорей распахнуть, но ничего не получалось.

К этому времени Анья освоилась и из «чужой» превратилась в «свою». С опаской теперь не смотрели, больше доверяли, делились сокровенным. То ли времени прошло предостаточно, но она раскрепостилась, позабыла о муках, отпустила мрак изолятора, и как-то постепенно, шаг за шагом, вернула себе способность доверять: доверять окружающим людям. Даже удивительно: как она намеревалась завоевать симпатии людей, внушать благосклонность, наладить контакт, если сама держалась в стороне?

К ней пришла милость бездомных, а также вернулась потребность говорить: обсуждать, слушать и слышать, в глубине души желая помочь.

Теперь она участвовала в общих беседах, а также в специально организованных встречах. Желая отвлечь от тягостных дум, Виктория частенько собирала всех вместе, и они говорили обо всем подряд: о книгах, новостях, о политике. Люди приходили, вовлекались в споры, высказывали мнения кто как мог, и от того заряжались силой. Они наполнялись особой энергией, что порой и вовсе не желали уходить, даже невзирая на быстротечные конфликты: и такое случалось, поднимая волнения, из-за несогласия друг с другом сторон.

Когда же Виктория узнала, на кого Анья училась, чем занималась в прошлой жизни, и где успела поработать, попросила провести…сеанс. Прямо так и сказала. И добавила: «ничего особенного, всего лишь расскажи, какого это, общаться с такими люди. Возможно, твой опыт поможет другим, приободрит их, откроет глаза».

Анья рассказала. Поведала о своей работе, возможно, с более несчастными людьми, поскольку зависимыми: зависимыми от состояния здоровья. «У вас не все так плохо», – доносила Анья. – «Больше уверенности», – кричала между строк, не осмеливаясь произносить это вслух. Наверняка была когда-то и уверенность, и решимость, и воля, и старания… а может, и не было. Анья не знала. А потому не решалась судить.

Однако миссию, на нее возложенную, выполнила: приободрила. Не вдаваясь в жестокие подробности, объяснила, насколько богата возможностями жизнь, когда в силах творить самостоятельно. Главное, не опускать своих рук.