Молчание - Изабель Бланко

Потрясенный, я не могу ничего сделать, кроме, как чувствовать ее, плавные движения ее сексуального языка, который совсем недавно ублажал другого любовника. Черные татуировки на тыльной стороне моей руки и пальцах стали еще более яркими на фоне ее бледной кожи.

Эти темно-красные губы.

Еще одним движением губ и языка она вырывает из меня стон, и эти черные глаза закатываются от удовольствия.

— Блядь. Иди сюда. — я снова отрываю ее от стены, приближая ее рот к своему.

Губы впиваются в губы.

В мой рот проникает металлический привкус крови ее любовницы.

Но все, что я чувствую это ее вкус и вулканическое возбуждение, от которого я практически кончил в штаны.

Маленькие женские коготки впиваются в мою шею, фиксируя меня, и последняя связная мысль в моей голове — в этом коридоре тоже есть камеры.

Кто-то обязательно увидит, как я пожираю приемную дочь своего брата.

Скуля, она проводит языком по моим губам, заставляя меня дернутся от очередного приступа наслаждения.

Все забыто. Абсолютно все.

Мои руки отпихивают с дороги слои кружев и шелка, ищут, ищут…

Каламити ласкает мой язык, дразня и облизывая, ее бесконтрольное бормотание совсем не похоже на контролируемое вожделение, которое она демонстрировала с той самкой.

Из меня вырывается рычание. Мои руки сжимают ее упругие, шелковистые бедра, и я мгновенно поднимаю ее с земли. Она обвивается вокруг меня, как будто инстинктивно она хочет поймать меня в ловушку.

Но я никуда не уйду.

Мои руки гладят ее бедра. Ее задница больше, чем я способен обхватить своими руками, два идеальных полушария плоти, и я сжимаю их, чувствуя их.

Ее бедра двигаются в чувственном ритме, жар ее киски дразнит мой член. Я погружаюсь в нее, прижимаясь теснее, наши клыки сталкиваются в очередном поцелуе. Не осознавая этого, я дематериализую нас обратно к стене, прижимая Каламити к ней.

Разрушая большую часть ее поверхности.

Мы оба не обращаем внимание на вновь осыпающиеся камни и краску. Ее когти впиваются в мою кожу, и горячие струйки крови стекают по моей шее. Она шипит, учуяв ее запах, клыки начинают погружаться в мою губу.

Она стремится наполнить себя мной.

Еле слышный голос прорывается в мои мысли. В последнюю секунду, прежде чем она успевает прокусить меня, я отрываю свои губы от ее губ, пытаясь перевести дыхание.

— Нет… мы не можем.

— Слишком поздно. — Ее теплое, греховное тело прижимается ко мне, частые вдохи опаляют мое лицо. — Мы уже это делаем.

— Но не так. — Я едва понимаю, что говорю, особенно когда она скользит губами по моему подбородку, моей челюсти, к бьющейся артерии на шее, но чувство самосохранения требует, чтобы я остановил ее. Не позволить нам соединиться на таком уровне.

Со всеми другими это просто кормление.

С ней это будет моей погибелью.

— Значит, ты будешь питаться от всех остальных, но не будешь питаться от меня? — Каламити рычит мне в ухо, ее голос становится все более хриплым. Более опасным.

— Мы не можем…

Сжимая мои волосы, она откидывает мою голову назад с такой силой, что это вызывает резкое жжение в позвонках, и проводит клыками по моему горлу.

Мой голос срывается на стон.

— Осознай это, Обсидиан. Я трахну стольких же, сколькими ты будешь питаться, снова и снова, и снова.

Ревность — злобная, неудобная дрожь во мне. Почти бездумно, я просовываю свои большие пальцы под тонкие ниточки ее белья — стринги, насколько я понимаю — и снова скольжу в жар между ее бедрами.

— Никакой кормежки друг другом, — удается прохрипеть мне, хотя мои яйца чертовски болят от потребности, почувствовать ее резцы в себе.

Она издает еще один звук, нечто среднее между рычанием и хныканьем, и вдруг мои руки оказываются пустыми.

Она снова ускользнула от меня.

Пошатываясь, дезориентированный, я опираюсь руками о поврежденную стену перед собой, голова грузом склонена вперед.