Молчание - Изабель Бланко

Фон за ней превращается в неясное очертание.

Эта женщина — потрясающее существо с глазами, которые напоминают мне о самых чудовищных деяниях, которые я когда-либо видел на поле битвы, ее походка — настоящая демонстрация грации и чувственности.

Я смутно замечаю, что руки выпустили Алессандру из моих объятий, что она улыбается женщине, взгляд которой пригвоздил меня к месту. Она оказывается на расстоянии вытянутой руки, и я внезапно теряю чувство равнодушия от отчаянного желания вздохнуть.

Твою мать. Я перестал дышать при виде ее.

Моя грудь расширяется, когда воздух снова наполняет ее, только это не просто воздух. Это больше.

Это разрушение.

Это тьма.

Это секс и самый восхитительный аромат крови, который я когда-либо, блядь, встречал.

Это зло. Завладение волей. Мои десны горят, клыки за губами удлиняются, и, если я не буду осторожен, скоро мои глаза выдадут меня с головой, благодаря этой внезапной жажде крови.

Мое пальто скрывает то, что происходит с моим телом, но мой член вдруг становится достаточно твердым, чтобы соперничать с золотом, из которого сделаны их короны.

Как будто я не трахался целую вечность.

Как будто я сойду с ума, если не сделаю этого сейчас.

Рука хлопает меня между лопаток, возвращая меня обратно, туда, где я сейчас нахожусь.

— А вот и она. Моя прекрасная дочь. Разве она не сильно выросла, Обсидиан? — чистое довольство Малахая и его неведение настолько всеобъемлюще, что мне становится жаль и его, и себя.

Ибо он не знает.

Он не понял.

Даже мать девочки, столь открыто защищавшая ее, не поняла.

Никто не догадался.

Кроме нее.

Девчонки.

Нет, взрослой женщины. Той, которая разделяет мой странный окрас среди нашего вида. Той, которая раньше оборачивалась миниатюрным тельцем вокруг моих ног и держалась за них изо всех сил.

Во всех смыслах и отношениях, моя племянница. Та самая девочка, которая всегда называла меня «дядей».

И она снова делает это, растянув пухлые губы в ленивой улыбке.

— Привет, дядя, — наконец пропела она.

Но это не тот тихий голос, который я помню. Этот голос более хриплый. Взрослый.

Мои клыки болят из-за вида ее бледной шеи.

Мой взбесившийся член пульсирует навстречу ей, не обращая ни на что внимания.

И она улыбается мне загадочной улыбкой, которая, тем не менее, выдает ее мысли.

Эта молодая женщина знает, что я хочу ее.

Знает, что я внезапно сгораю из-за нее.

Она выглядит так, словно готова поиграть с этим фактом. Использовать его.

Боги, я совсем не узнаю Каламити, и впервые после встречи с ней, ее имя обретает идеальный смысл2. Как будто ее мать, сама того не желая, назвала ее именно так, зная, какой она однажды вырастет и станет.

— Пойдем. Давайте все перейдем в главный зал. В вашу честь приготовлен пир, — мой брат остается в неведении, к счастью, и у меня нет другого выбора, кроме как позволить ему вести меня.

Каламити отклоняется, чтобы освободить место для нас, но это медленное, эфемерное движение, эти бархатные черные глаза, преследуют меня весь путь.

Я резко отвожу взгляд, но не раньше, чем холодное, странное ощущение, змеей сползает вниз по моему позвоночнику.

Впервые в моем бесконечном существовании я понимаю, почему смертные боятся нас. Каково это — быть пойманным на прицел таких, как мы.

Не то чтобы это имело значение. Наша фракция успешна благодаря строгому соблюдению нашей морали. Нашему кодексу чести.

Вся моя жизнь была посвящена почитанию этого кодекса.

Я жил этим.

Неважно, что только что произошло с моим телом, как этот запах поимел мою голову, эта молодая девушка — моя племянница, и она неприкосновенна для всех, кроме мужчины, которого выбрал для нее мой брат.

Это внезапное, яростное влечение бессмысленно.

Я повторяю это снова и снова, пока мы все занимаем свои места в роскошной столовой.