Это (не) твой ребенок - Гала Григ

Вот Марина стоит у окна роддома. Она улыбается ему. Значит, все хорошо. И он, успокоенный и счастливый, отправляется на работу.

По телефону жена рассказывает ему, что видела их малютку:

— Паша, она такая крохотная. И очень похожа на тебя.

— Ты держала ее на руках? — сердце Павла замирает от счастья и зависти, он тоже хочет увидеть дочку.

— Нет, что ты! Я видела ее через стекло, в отдельном боксе. Там их двое. Обе девочки. Но наша самая красивая. Пашенька, я так люблю ее. Хочу прижать к себе и больше не отпускать.

— А что она кушает? Ведь ты сказала, что тебя к ней не пустили, — Павел не на шутку встревожен: ребенок ведь должен сосать грудь!

— Ее кормят через зонд. Она еще очень слабенькая и не может самостоятельно сосать.

— Ничего не понимаю. Она что уже на смесях?

Марина успокаивает:

— Нет, мне медсестра объяснила, что у некоторых мамочек излишки молока, и они делятся им с нашей Алисой.

Павел не может уложить все это в голове. Там сплошной сумбур от вопросов о том, чем там кормят его манюню, во что ее одевают, нужны ли памперсы и какого размера.

— Паша, я все тебе написала в эсэмэске. Все. Больше не могу говорить. У нас тут. Короче, позже позвоню и все расскажу. Чмок тебя.

— Я вас обожаю, — шепчет Павел, словно боясь разбудить маленькую дочку. Но в трубке уже гудки.

Рабочий день подходит к концу. Сейчас он, собрав все по списку плюс кучу того, что сам считает нужным для малышки и жены, отправится их проведать.

Звонок выхватывает его из приятных мыслей о предстоящем посещении Марины. Сегодня ему разрешат повидаться с ней. Она уже встает, выходит в коридор.

Звонок какой-то необычный, он врывается в его мозг колючей занозой, мешает ему думать о приятном.

В трубке незнакомый мужской голос:

— Павел Трофимович?

— Я Вас слушаю, — отвечает Красницкий. И почему-то от этого голоса все холодеет внутри.

— Это из родильного отделения…

— Ну же, ну же, что там? — лихорадочно думает Павел и ловит себя на мысли, что боится услышать плохие новости.

— Вам надо приехать в больницу. Ваша дочка… она… умерла.

— Этого не может быть. Как это? Да что Вы такое говорите, — он отказывается верить в случившееся. — А Марина? Что с Мариной?!

— Ей сделали успокоительное. Она сейчас спит. Приезжайте. Надо решить формальности.

— Какие формальности? К черту все формальности, — кричит он в трубку, но уже идет сигнал отключения связи.

Дальше все как во сне.

От воспоминаний его отвлекает непонятный шум у входной двери. То ли кто-то скребется в дверь, то ли пытается открыть ее ключом.

— Что бы это могло быть? На ветер не похоже.

Павел не спеша встает с постели. Ночь. Темно, хоть глаз выколи. Не включая свет, подходит к двери. Пытается разглядеть, что там происходит. Не выдерживает. Распахивает дверь. Он не верит своим глазам.

Перед ним стоит Марина. Продрогшая, слабая. В руках сжимает что-то похожее на наспех запеленатого в больничный халат ребенка. Глаза Марины сияют.

— Паша, — произносит она из последних сил, которые уже покидают ее. Он едва успевает подхватить ее вместе с ребенком и усаживает в кресло.

— Марина? Ты почему здесь? И чей это ребенок?

Она дрожит от холода, ее колотит нервный озноб. Павел принимает из ее рук дитя, бережно кладет его на диван. Бежит в детскую. Дрожащими руками набирает распашонки, чепчики, одеяльце.

Взволнованно наблюдая за женой, он неумело укутывает крохотное существо, личико которого от холода стало синюшным.

Кое-как справившись с укутыванием ребенка, Павел бросается к жене. Пытается согреть ее руки. Укутывает ее в теплый халат, растирает руки, ноги.

Марина смотрит на все его движения блаженным взглядом. В глазах — счастье, на губах улыбка.

— Мариша, — повторяет он свой вопрос, — чей это ребенок?

— Пашенька, ты что не видишь? Это же наша Алиса. Ты не узнал ее?