В ванной зашумела вода, и Катя тут же забыла свои вопросы, потому что услужливое воображение не поскупилось на самые яркие краски для чудной картинки принимающего душ Ромки. Черт, черт, и никакая девичья скромность не потребовала немедля от нее избавиться! Нет, Кате слишком нравилось представлять мокрые черные волосы и смуглую кожу, по которой стекали струйки воды. Широкие плечи, узкие бедра, сильные руки, которые так крепко обнимали Катю, что было трудно дышать. И еще будут сегодня обнимать. И может быть… может, она коснется и кожи, и плеч, и бедер, если только не струсит, как уже пыталась. Если отпустит себя, откликнется, затянет Ромку в собственный жар, позволит ему то, что никому еще не позволяла и о чем мечтала в последние дни слишком часто. Они с Ромкой совсем одни, и только сами теперь могут все испортить. Но если все-таки рискнуть, попробовать, хотя бы начать… Ведь дальше рухнут и запреты, и сомнения; Катя знала, она уже прочувствовала это в Ромкиных объятиях и поцелуях. От них забываешь все на свете, и хочется все больше и больше, и даешь себе такую волю, потому что сопротивляться невозможно, и Катя хотела, хотела этих прикосновений, этого огня, этого познания…

Внизу живота вдруг затянуло так сильно, что стало даже больно. Катя тряхнула головой, отгоняя чудесные видения, чтобы не сдаться им окончательно и не выдать себя раньше времени. Все-таки Ромка — мужчина, и ему решать такие вещи. А Катя подчинится. И не обидится, даже если ее желание вдруг не совпадет с его. Как ни крути, а Ромка вполне мог говорить и о своей игре.

Она села за стол и раскрыла альбом. Несколько страниц были изрисованы детскими каракулями: очевидно, альбом остался после отъезда Лизы. Катя улыбнулась и неожиданно подумала, что если эти самые каракули суметь вписать в хоккейную форму, то Ромке наверняка будет приятно. Он любил младшую сестру, иначе не стал бы делать для нее игру и советоваться с ней относительно того, как та должна выглядеть. А значит, стоило попытаться воплотить Катину идею в жизнь. Но сначала — в любом случае — набросать хоть несколько силуэтов.

Это оказалось просто и сложно одновременно. Просто — потому, что сегодняшней игры было для Кати вполне довольно, чтобы запомнить основные положения тел игроков и переложить их на бумагу. Сложно — потому, что, доходя до лиц, она раз за разом рисовала Ромку. Тут же стирала, бралась за карандаш заново — и опять видела на бумаге знакомое лицо со столь привычной ухмылкой. Отчаявшись бороться с собой, Катя остановилась на пустых овалах, лишь обозначив шлемы и маски.

Теперь оставалось придумать, куда вписать Лизины закорючки, — но от этого дела ее отвлек вернувшийся Ромка. Он навис над Катей со спины, поставив руки на стол по обе стороны от нее, и она в секунду сбила дыхание от его близости. Какое уж тут рисование?

— Катюх, класс! — с читаемым восхищением в голосе произнес Ромка, но Катя уловила еще и легкую хрипотцу. Да-да, ту самую, что в последнее время так часто появлялась, смущая и одновременно волнуя. Интересно, Ромка в душе тоже о Кате думал? И о том, что скоро должно произойти? И представлял…

Живот снова затянуло, да так, что Катя зажмурилась от приступа. Это ей совсем уж не нравилось. Неужели и во время близости будет так же? Ну да, первый раз у девушек обычно болезненный, но не заранее же. Или тут страх виноват? Вперемешку с желанием? Ох, если признаться честно, то Катя об интимной жизни совсем ничего не знала.

— Кать? — раздался недоуменный Ромкин голос, и она со смущением поняла, что в своих мыслях пропустила какие-то его слова. Переспрашивать было стыдно, а потому Катя только погладила пальцем его по руке и, случайно зацепив один из кожаных браслетов, с удивлением поняла, что тот мокрый.

— Ты что, вообще их не снимаешь?

Рома покачал головой и прижался щекой к Катиному виску.