И потом сидела молча. Бледная, с прямой спиной и повторяющая этот вопрос, словно молитву, которая непременно поможет ее сыну. На нас она никак не реагировала, да и мы особо не стремились вести светскую беседу. Каждый из нас был погружен в свои мысли и каждый из нас переживал свою боль.

Время тянулось очень медленно. Уже наступило утро, прошла пересменка у персонала, больница наполнилась голосами и криками, а врач так и не появился. Операция длилась уже пятый час.

Папа принес нам кофе. И даже Лидия Владимировна не отказалась, хотя разговаривать с нами так и не начала. По ее глазам было видно, что если она произнесет хоть слово, то не выдержит и потеряет над собой контроль. Поэтому мы не трогали ее.

Нет ничего хуже ожидания. Я за это время успела несколько раз успокоиться и снова впасть в истерику, ненадолго уснуть на мамином плече, сходить в туалет несчетное количество раз и столько же раз поинтересоваться в регистратуре, как проходит операция и скоро ли она закончится? Медсестры пожимали плечами и просили ждать, уверяя, что мы первыми обо всем узнаем.

Павлов, уставший, с темными кругами под глазами, немного ссутулившийся, показался в дверях коридора после одиннадцати. С ним были еще врачи и медсестры. Они прошли мимо, а Дмитрий Иванович остановился. Оглядев нас, он спросил:

- Все родственники Смоленцева?

- Да, – довольно бодро ответил отец.

- Ну что, ваши молитвы услышаны. Не знаю, каким чудом, но этот парень все еще продолжает бороться за свою жизнь.

В голосе Павлова звучала, какая-то уверенность, надежда. И по глазам было видно, что он доволен результатом операции.

Ванькина мама встала и подошла ближе к доктору. Ее глаза блестели от невыплаканных слез, а плечи поникли от горя.

- Рано делать какие-то прогнозы. Мы и вправду собрали его по частям. Руки, ноги переломаны, позвоночник. На нем живого места нет. И он в коме.

- В коме? – в один голос с отцом переспросили мы, а моя свекровь с громким всхлипом схватилась за сердце.

Врач сразу же подхватил ее под локоть и помог присесть на кушетку. Из бледного лицо Лидии Владимировны превратилось в серое и морщинистое. Она словно состарилась за считанные секунды.

- Он жить будет? – выдохнула женщина шепотом.

- Все, что я могу сказать, так это то, что ваш сын хорошо перенес операцию. И из хороших новостей – у него не задето ни одно нервное окончание, позвоночник поврежден незначительно, голова тоже не задета. Только челюсть и правая сторона лица. Из органов пришлось удалить одно легкое и селезенку. В общем, если вдруг случится чудо, то после долгих месяцев реабилитации, когда он будет заново учиться говорить, есть, пить, то возможно он даже будет ходить и у него будет шанс вернуться к более-менее нормальной жизни. Но это даже не прогноз. Это мои предположения. Чтобы немного успокоить вас. Чтобы вы все верили в чудо и молились за него. Больше от врачей пока что ничего не зависит.

- Как долго он будет в коме? – сквозь слезы выдавила я.

Я снова не верила, что все это говорят про моего Ваньку. Про моего мужа.

- Не знаю. И три дня может… И три года…

- Можно его увидеть?

- К сожалению нет. Он в реанимации. Его жизнь сейчас полностью зависит от аппаратов. Как только его состояние немного стабилизируется и его переведут в блок интенсивной терапии, вы сможете его навестить. А дальше в будущем ему будет нужен постоянный уход, ну, или сиделка.

- Пожалуйста… Я должна его увидеть… Он ведь не знает самого главного… Я ему не сказала…

- Простите, но нет. Поезжайте лучше домой, отдохните. Вы нужны ему сильные, уверенные и готовые помочь ему. Ваши стенания под дверью не спасут его. Отоспитесь и успокойтесь. А вы, – Павлов посмотрел на свекровь, – пройдите к регистратуре. Я попрошу, чтобы вас осмотрел врач. И выписал вам рецептурное успокоительное.