Подарок для дочери - Татьяна Любимая

Сворачиваю в карман, глушу машину. Кладу руки на руль и со стоном падаю на них лбом, закрыв глаза. Слезы не вытираю, и они, щекоча подбородок, срываются на мокрое платье. Холодно. Зябко ежусь от сырости, не глядя включаю печку. Вентилятор услужливо гонит горячий воздух вперемежку с запахом Глеба.

Невыносимо гадко от самой себя!

Стоп–кадрами всплывают самые яркие моменты последней недели: первая встреча, улыбка, запах, руки. Цветы – семь чайных роз, а потом еще два букета в день рождения Яны – тоже по семь штук. Ярко–розовые ногти… Кстати, в больнице у Глеба лака уже не было, все–таки нашел, чем стереть "пометку". Усмехаюсь сквозь слезы – Янка выдумщица.

Поцелуй…

Ночь…

Костя...

И мои слова, которые, я видела, почувствовала, словно ножом полоснули Глеба: "Я не могу… извини…"

…

"Я просто люблю тебя, моя карамелька… Ты меня с ума сводишь…"

"Ты пахнешь мамой"

"У него глаза добрые, давай его купим?"

Забыть? Как это забыть? Не хочу! Не могу!

Обрела счастье и тут же его не потеряла, нет. Разбила, растоптала, уничтожила. Сама!

Дура!

Чего испугалась…

Вернуться назад и сказать, что это была минутная слабость? А поверит ли мне теперь Глеб? Как смотреть в глаза Костика? Ведь я его тоже бросила!

Нет, Катя, больше никаких сомнений! Любишь? Любишь. Значит, извинишься, сделаешь все, чтобы Глеб простил, и просто станешь счастливой на столько, на сколько вам уготовано свыше.

Договорившись с собой, открываю глаза, тянусь к сумочке, достаю телефон и…

Я не могу позвонить Глебу. Это неправильно.

Но все исправить еще можно. И я знаю как!

На душе от принятого решения становится легче.

Делаю несколько глубоких вдохов, вытаскиваю из бардачка изрядно похудевшую упаковку влажных салфеток, стираю остатки туши. Ну и видок в отражении зеркала! Глаза красные, нос опух, волосы после дождя висят безжизненными паклями.

Привожу себя в порядок. Ну как–то так.

Завожу двигатель и, вклинившись в поток машин еду туда, куда зовет сердце.

---

В свою спальню не то что зайти не могу, даже дверь открыть не смею и на кровать взглянуть. Слишком свежи воспоминания прошлой ночи.

В квартире оглушающе тихо и неестественно пусто. Бориска и тот куда-то спрятался, даже встречать не вышел. Переодеваюсь в домашний брючный комплект, что держу в запасе в шкафчике ванной, занимаюсь уборкой. Пытаюсь всеми силами отвлечься и не анализировать свой поступок, слова и реакцию на них Глеба. Исправить ошибку не получилось.

Дабы заглушить противный внутренний голос, подтверждающий, что его хозяйка дура, врубаю громкую музыку и с остервенением начинаю мыть окно. Не получилось сегодня – получится завтра!

Увлекшись, вздрагиваю, когда кто–то выключает музыкальный центр.

Маргарита Павловна и Яна, обе уперев руки в боки, наблюдают за сумасшедшей мной.

– Привет! – нервно улыбаюсь.

– А где Глеб? – с претензией в голосе спрашивает дочь.

– Его не будет. У него дела. Срочные.

Вру неубедительно. Янка, поджав губешки, сбегает в свою комнату. Без объяснений поняла, почувствовала, что натворила ее мать.

Обессилено падаю в кресло, бросив тряпку.

– А ты чего раскисла? Расстроилась?

Ничего от Маргариты Павловны не утаить, насквозь меня видит.

– Не то слово...

Она подходит ко мне, по–матерински прижимает мою голову к себе, гладит. И мне так хорошо становится, спокойно. Есть у меня родной человек, который простит за любую совершенную глупость. Будет любить всегда, какие бы неправильные поступки его ребенок не исполнил.

– Я его обидела… Отказала… А у него Костя… маленький мальчик, детдомовский… Он сказал, что я пахну мамой… И я испугалась, сбежала, наговорив Глебу такого… Он меня не простит…

Каждое движение ладони по моим волосам возвращает покой душе, очищает ауру.