Титус Гроун (Горменгаст - 1) - Пик Мервин

– Я свободна, – пробормотала молодая женщина, протягивая руки вперед, – и я снова дома. До-ма. Сно-ва, – несколько раз повторила она, чтобы почувствовать, что она действительно дома. Но куда теперь? Где ее друзья детства? Во всем квартале не было человека, к которому можно было бы сейчас пойти и кто не стал бы задавать ей лишних вопросов.

И вдруг Кида ужаснулась – она же забыла о тех двоих мужчинах, хотя ради одного из них она, собственно, и вернулась.

Неожиданно для самой себя молодая женщина испытала два чувства одновременно: жуткий страх и безумную радость. Страх от того, что она вновь вернулась в это по сути проклятое место, где люди умирали, как мухи, где смерть не пощадила не только ее мужа, но и младенца-сына. С другой стороны, Кида поняла, что назад дороги нет, что она больше не пойдет в замок, в котором все было чужое, где многие придворные с нескрываемым подозрением смотрели на нее. В Горменгасте мог свободно жить лишь человек, привыкший к тому стилю жизни, прикипевший к нему душой.

Женщина пошевелилась и тут же опомнилась: что это она встала посреди дороги? Нужно хоть до улицы дойти. И Кида направилась вперед, обходя пустые столы для трапезы и стоящие как попало скамьи с блестевшими на них лужицами дождевой воды.

Удивительно, но на улицах предместья не было ни одной живой души. От глинобитных стен мазанок веяло унынием и пессимизмом, редкие подслеповатые оконца были тщательно завешены изнутри. Кида еще раз порадовалась давнему обычаю, установившему в общине резчиков по дереву с незапамятных времен – с заходом солнца зажигать подвешенные у каждого входа масляные лампы. Если бы не эти лампы, можно вообще было бы сломать ногу, а то и шею, в одной из глубоких колдобин, в изобилие усеявших улицы и переулки.

Молодой женщине пришлось миновать несколько улиц, прежде чем она повстречала первую живую душу. Крохотная собачонка на коротких кривых лапках, из породы, называемой в народе «шавками», побежала следом за ней, Животное явно не знало, как себя вести. С одной стороны, собаке вроде бы полагалось залаять на непрошеную гостью, но с другой – домашним животным всегда неприятно оставаться в одиночестве. Кида улыбнулась, глядя на песика. В детстве она, как и ее сверстники, терпеть не могла вездесущих дворняжек – недостаток роста компенсировался в них чрезмерной злобностью, от которой дети и страдали. Вместе с друзьями Кида порой закидывала шавок камнями или свернутыми из лопухов кульками, наполненными обыкновенной дорожной пылью. Но сейчас ей стало жалко собаку – в конце концов, дворняжка тоже чувствует себя одинокой. Ее тоже оставили одну среди различных жизненных невзгод. Внезапно собака остановилась и, присев, почесала задней лапой ухо. На ее морде была написана почти что человеческая растерянность, Киде даже стало смешно. Странно, что она никогда не обращала внимания на собачьи морды – оказывается, на них тоже отражаются эмоции. Как необычно, подумала молодая женщина, как необычно смешалось все в этом мире – красота, уродство, богатство, бедность, жизнь и смерть. И эта вот косолапая дворняжка грязно-желтого цвета...

Кида сама не знала куда идет, хотя расположение переулков было ей отлично знакомо с детства. В это время на улицах не должно быть народу – именно потому Кида и ушла из замка на исходе дня. Резчики по дереву и их домочадцы сидят сейчас в своих домишках возле пылающих очагов и обсуждают разные мелочи, что произошли сегодня днем на этих улицах. А происшествия случались тут едва ли не ежедневно – соседи не ладили между собой прежде всего по причине соперничества, что постоянно тлело между мастерами. Неприязнь главы семейства к соседу, могущему обскакать его на церемонии выбора герцогом лучшей скульптуры, передавалась волей-неволей членам его семьи. Процветала атмосфера мелкого пакостничества, перебранок и мелочных взаимных претензий.