– Нет, я вообще ни из кого врага делать не хочу. Ты против Марка меня никогда не настраивала. Ты только хотела, чтобы я “познала себя” и стала “сильной и независимой”. Я перехотела. Мы же в свободной стране? Я думаю, что да. Так вот я хочу быть в этой стране просто женщиной. А ещё блогеры, которых ты читаешь, не феминистки, а черти какие-то. Перечитай понятие в Википедии хоть, не знаю… А то, как по мне, это просто токсичные истерички, которые орут и борются со всем подряд, чтобы с чистой совестью создавать трудности и героически их преодолевать. Прости…

– Кто же такой умный тебе так широко глаза открыл?

Сарказм. Мне Ника не верит, она по уши в блогерах из инсты, в разговорах о “всяком”, и, скорее всего, даже не понимает, о чём я.

– Да никто! Просто вспомнила, что счастливой была раньше. Вернулась к заводским настройкам и вот… пробую новую жизнь с чистого листа.

– Рада за тебя.

Ника встаёт из-за стола. Она обижается, она считает, что я её предала. А мне хорошо, будто сбежала от абьюзера и ужасного зверя, хоть это и не так. Меня никто не угнетал. Я сама создавала себе врагов и врагинь.

Телефон звенит, и я мигом беру трубку.

– Да, Марк?

– Пошли в кино?

– А дети? Сами с собой посидят?

– Ага, – он весёлый и мне весело. Мы сто лет не были в кино.

– Пошли! Захвати меня из к… – смотрю вокруг себя на тощих богатых женщин, что пасутся у фитнес-бара со смузи, и решительно собираюсь на выход. – Из кафе, вышлю геопозицию.

– Ты же в клубе, – озадаченно говорит он.

– Ага, мне просто нужна порция вредного кофейка с плюшкой. Жду короче!

Эпилог второй. Про материнство

Из какой бы вещи ты не вырос… до неё можно и похудеть, если она любимая, верно?

Мы с мамой сидим на диване в гостиной Софьи Марковны и сверлим взглядами «Просекко». Я готова уже открыть бутылку и бухнуть, но мама всё ещё не может смириться с тем, где она находится.

– Неля? – истерично завышает ноты, а я сдержанно киваю.

– Нам нужно поговорить, пожалуй, – прошу я, но мама дёргается, будто я подала ей для рукопожатия покрытую слизью руку.

– О ч-чём? О том, как спустя много лет ты осознала, что разрушила свою жизнь? А я говорила, что не приду, когда ты попросишь. Я говорила, что так будет! – она “трусит” головой, мелко-мелко качает ей из стороны в сторону, а глаза сверкают, наливаясь слезами.

– Мам, с моей жизнью всё прекрасно!

– Неля, очнись! – мама театрально шепчет, машет руками. – Очнись, Неля! Трое детей! Муж… в золотой клетке держит! Работа… что за работа? Что за будущее?

Софья Марковна появляется в гостиной с бокалами, а я торопливо срываю обёртку и начинаю раскручивать мюзле. С глухим хлопком бутылка открывается, и вино шипит в бокалах, а мы с Софьей Марковной делаем по большому глотку.

Мама смотрит с каким-то отвращением и на нас, и на бутылку.

– Мам… я хочу, чтобы мы нормально общались, – прошу я, но перед мамой будто бетонная стена, сквозь которую она ничего не слышит. Я смотрю на них, и сердце кровью обливается: на Софью Марковну в сливочного цвета костюме из лёгкой ткани, и на маму, далёкую от элегантности и будто законсервированную ещё двадцать лет назад. Смотрю и представляю её молодой, прежней мамой, думаю, как это вернуть. Должна вернуть. Мне кажется, что я обязана закрыть все гештальты. Обязана по каждому пункту перед собой отчитаться, и мама – один из них, один из моих проблемных якорей в прошлое. Неуютное, страшное прошлое, связанное только с бесконечными слезами и истериками, несправедливостью и ненужностью.

– Неля, а я… – начинает мама и берёт, наконец, бокал.

Только Софья Марковна не даёт договорить:

– Неля, а как дела у Егора? Как его новый кружок?..

– Студия, – киваю я. – Отлично… он почти убедил нас, что ему это и правда интересно!