— Можно кофе? — спросила она вежливо. Так вежливо, что свело зубы. — Горло пересохло.

Борис кивнул одному из людей, и тот вышел выполнить просьбу.

— Рассказывай. И если ты начнешь врать, — требовательно заявил Борис, чуть наклоняясь, — Я напомню тебе, чем закончилась наша прошлая встреча.

У меня мурашки по коже побежали, ведь однажды Борис и меня выкинул на улицу. Но это была постановка, чтобы отвести внимание «Генерала" его дальнего наставника и врага, сейчас сидящего в Питерских крестах.

Но я все равно не сразу простила Бориса, ведь он меня не посвятил в свои планы. И в тот момент я была уверена, что все по-настоящему.

— Вы сделали ремонт, — начала она не с того, и меня новое напряжение охватило, словно канатами за горло. — Помню, как портьеры сюда заказывала…

— Элеонора. Это, конечно, лестно, что ты помнишь портьеры. Но давай от них сразу к тому месту, где ты якобы рожаешь сына…

— Он похож на тебя, да? — спросила эта мразь. — Он даже по характеру твой.

— Об этом мы поговорим после экспертизы. Как ты выжила?

— Ты не представляешь, как мне было плохо. Я ведь так тебя любила, даже несмотря на твой сложный характер. Нина поймет меня.

— Нина Леонидовна, — уточнила, на что получила очередной приторный взгляд.

— Конечно. Мы еще на ты не перешли, но мне бы этого хотелось, ведь наши дети будут расти вместе.

— Борис! — вскричала я, не веря своим ушам. Она не может верить в эту чушь! Не может быть, чтобы и Борис допускал эту мысль. Кто она такая?! Дрянь, решившая поиметь денег?!

— Нина, успокойся. Элеонора горячится. Без теста она даже мечтать не будет.

— То есть ты допускаешь, что она не лжет? — не выдержала.

Меня просто затрясло, но один острый, словно лезвие у горла, взгляд Бориса успокаивает лучше любого наркоза. Я села в кресло у камина и взяла оставленную накануне книгу.

— Я просто посижу здесь.

— Рассказывай, — уже громче требует Борис, и именно в этот момент несут кофе на подносе. И следующую минуту тянется пауза, заполненная глухим стуком посуды. Горничные у нас тихие, почти незаметные, но сегодня каждое движение новенькой девушки отбивается у меня в мозгу рукояткой ножа. Как же бесит. Как же все бесит. И Элеонора такая возвышенная и вежливая бесит. И даже прическа, состоящая из обычной косы, бесит. Рядом с ней я ощущаю себя просто истеричкой. И даже сильнее сжимаю пальцы на корешке «Кинга», чувствуя, как они немеют.

— Я не умерла тогда, — начала она свой рассказ. — То есть почти умерла. Меня даже привезли в больницу, но оказалось, что я беременна. Они накачали меня какими-то препаратами, и я впала в кому, но ребенок развивался. Меня прокесарили, и его отдали в дом малютки. Ведь отца у него не было. У меня никого больше не было.

Господи, я сейчас расплачусь.

— Я пришла в себя только через четыре года. Представляешь? — рассмеялась она, допивая кофе и продолжая рассказ. — Мне сообщили о ребенке, и я тут же отправилась в дом малютки. Но у меня даже документов не было, и я отправилась работать там санитаркой, чтобы быть ближе к моему сыночку.

— Он был здоров?

Что? Это что за вопросы? Борис верит ей? Верит в эту историю сценариста Санта-Барбары под бутиратами?

— Болел часто, но развивался хорошо. Он уже умеет играть в шахматы, представляешь, — улыбнулась она, и я прикрыла глаза. Как же она бесит. Господи, как же хочется вцепиться ей в волосы.

— Дальше, — потребовал Борис, и я продолжаю слушать эту ложь.

— Мне дали общежитие два года спустя. Я продолжала там работать и воспитывала сынулю.

— Почему мне не сообщила?

— Я же помнила наше расставание, ты бы не поверил в свое отцовство и это понятно. Мне показалось, что малышу не нужны такие потрясения.