Три билета в кино - Яна Ткачёва (2022)

Меня разбудил яркий свет, коварно пробивающий брешь в броне занавесок. Голова побаливала после вчерашнего шампанского. Под ухом ровно – успокаивающе – билось Сашкино сердце. Мне казалось, он должен был давно проснуться, жаворонок ведь, но его грудь мерно вздымалась под моей щекой, согревая теплом кожи. По ощущениям царило позднее утро, будто мы основательно заспались.

Приоткрыв глаза, я увидела Женькино лицо, его голова покоилась на Сашином плече, а сам он удобно примостился под боком у друга, закинув на него ногу. Я осторожно заворочалась и провела стопой по голой ноге Жеки. Он порывисто вздохнул, но не проснулся. Я запомнила их – сплетенных в сонных объятиях, обнаженных и томных, – чтобы позже нарисовать.

Невозможно поверить: еще один год позади. Первого января меня всегда одолевали пронзительно-хаотичные мысли. Словно с боем курантов, сопровождающим уходящий год торжественным «бом-бом-бом», подводилась черта. А утром первого числа нужно было оценить итоги и наметить новые цели. Превращаюсь в Сашку. Это он вечно носится со своими гениальными планами, графиками и таблицами, которые, к слову, никогда нас не подводили. Мне же было несвойственно оценивать и планировать. Но как бы там ни было, мысли дребезжали в голове, никуда не желая уходить.

Восемь лет позади. Столько прожито и пережито дней и событий, а сколько еще всего предстоит. Почему-то вспомнился Новый год в больнице, самый яркий и необычный за все наше время. Я провела пальцами по шраму, тянущемуся от середины Сашкиной груди почти до пупка. К счастью, остальные новогодние праздники мы проводили тихо и мирно в уютной домашней обстановке. И только один год с нами не было Жеки.

Я чуть с ума не сошла, когда пришла повестка в армию. Почему-то мысль о воинской обязанности до того самого момента никогда не беспокоила меня, что было слишком беспечным. Сашка шутил, будто я полагаю, словно мира за пределами нашей уютной квартиры не существует. Если бы! Я провела пальцами по Саниному шраму еще раз, остро ощущая неровность рубца кончиками пальцев, и Сашка еле слышно хмыкнул сквозь сон. Как говорят? Не было бы счастья, да несчастье помогло? Оказывается, отсутствие селезенки делает тебя непригодным к срочной воинской службе, поэтому поздней багрово-красной осенью полтора года назад на вокзале я, рыдая, цеплялась за Жеку, а Сашка пытался оттащить меня.

Если бы мне пришлось отпускать их обоих, то, вернувшись, они бы обнаружили меня в психиатрической больнице. Полностью невменяемой. Год порознь – это слишком много.

Мы с Сашкой писали длинные проникновенные письма и получали еще более длинные ответы. Жека говорил, в армии совершенно нечего делать. Несколько раз мы ездили к нему в Брянск, потратив уйму денег, чтобы провести вместе всего день, когда у него была увольнительная. Коротко стриженный и в армейской форме, Женька казался чужим, пах казенной едой и хозяйственным мылом, только улыбался и смотрел так же, как и обычно.

Когда Жека вернулся домой, на том же вокзале, что и год назад, я рыдала еще громче, чем на проводах. Наверное, от разжавшихся на моем сердце когтей тревоги. Он смеялся и кружил меня над землей. Коротко обнял Сашку, и эти объятия показались мне скомканными и стыдливыми, отчего в горле пересохло, словно от страха. После чего Женька быстро – воровато – оглянулся, одновременно сжав наши руки, и потащил обоих в сторону метро. Там, в многолюдности эскалатора, я заметила, как Женькина рука поползла по Сашкиному бедру, скрываясь под полами пальто, и почти одновременно ощутила, как вторая его рука гладит мою поясницу. Страх был забыт, и меня охватило возбуждение и предвкушение. Представляю, как самому Жеке хотелось оказаться дома – и голым – после такого долгого перерыва.