— Мне нужно вернуться в лабораторию и закончить анализы. Дэн с меня шкуру спустит, если я не сделаю этого.

— Я улажу это с Дэном, — сказал я. — Это важнее, чем анализы воды.

Она положила вилку.

— Ты разве не устал? — поинтересовалась она.

— Ты пытаешься отговорить себя от этого?

— Нет, — сказала она. — Я так не думаю.

— Тогда, — сказал я ей, — заканчивай обед и поехали.

Мы почти не разговаривали, доедая рыбу и бифштекс и допивая вино. Мы смотрели друг другу в глаза, все взвешивая, подсчитывая, проверяя. Потом, закончив обед, мы пошли к выходу, и я заплатил, забрал спички и сунул в рот конфету-холодок. Выйдя из ресторана, мы пошли к машине, как два любовника во французском фильме, проверяя силу ветра и свои чувства.

Рета приехала на своем «Фольксвагене», бежевом и весьма помятом.

Я сказал:

— Поехали на моей машине. Я привезу тебя сюда позже, и ты поедешь прямо в город.

— Хорошо, — кивнула она. По-моему, ей не хотелось портить эти мгновения, так же как и мне. Мы оба знали, что ей нужно будет вернуться в лабораторию, а после — встретиться с Поросенком Пэкером; но сейчас мы жили в своем волшебном мгновении, где нет правил и все дозволено.

Шелли неохотно подвинулся, Рета села, а я завел мотор и выехал с парковочной площадки «Айрон Кети». Я включил радио, чтобы заполнить тишину. Иногда мы бросали взгляды друг на друга и улыбались, но, по-моему, не догадывались, какой хрупкой была атмосфера и как мало надо было, чтобы закончить все, не начав. По радио передавали «Медленный танец» Нильса Лофгрена.

Время, пока мы ехали в Нью-Престон, мелькнуло, как на просмотре слайдов: норвильская пожарная станция, деревья, камни, белые летние домики. Круто спускающаяся вниз боковая дорога, видная сквозь дождь осыпающихся листьев. Моя подъездная дорога. Моя парадная дверь. Моя гостиная.

Мы стояли около камина. Я расстегнул ее пальто. Я поцеловал ее лоб, кончик носа, губы. Она поколебалась и тоже поцеловала меня. Ее пальто упало на пол.

Я посмотрел на нее и сказал тихо:

— Это тот момент, которого я ждал.

Она тоже взглянула на меня. Огонь, потрескивая, ярко пылал в очаге, и комната была наполнена теплом нашей неожиданно зацветшей буйным цветом привязанности.

Я освободил от петельки первую пуговицу ее блузки и заметил кусочек бюстгальтера телесного цвета.

— Мистер Перкинс? — раздался голос.

Моя голова от неожиданности дернулась. Рета отскочила от меня и застегнула пуговицу на блузке. В дверях кухни, в рваной рубашке, джинсах, с поцарапанным лицом и всклокоченными волосами, стоял Пол Дентон, пропавший девятилетний паренек, которого со вчерашнего дня искал Картер с целой армией помощников. Он трясся и был бледен, и похоже было, что он ничего не ел и не пил с тех пор, как пропал. Он моргнул, покачнулся и грохнулся прямо на столик с бутылками, которые каскадом посыпались на ковер.

Я встал на колени рядом с ним и поднял ему голову. Он был в сознании, хотя дышал с трудом. Его веки дергались, как при сотрясении мозга.

— Пол? — сказал я. — Что с тобой?

— Мистер Перкинс, — прошептал он.

— Рета, — сказал я. — Позвони Картеру. Скажи, что понадобится «скорая». Парень ужасно выглядит.

— Мистер Перкинс, — повторял Пол. — Мистер Перкинс.

— Тише, — сказал я ему. — Рета пошла звонить в полицию.

Пол отчаянно затряс головой.

— Не надо полиции, пожалуйста, пока не надо, пожалуйста!

Рета уже набирала номер. Я сказал:

— Все волнуются, Пол. Мы должны сообщить полиции.

— Нет! — закричал он. — Я обещал, что не скажу полиции!

Подняв руку, я окликнул Рету.

— Подожди-ка, Рета. Не звони им пока. Пол — что значит пообещал?