The Мечты. О любви - Марина Светлая

— Ну что? Кто-то тут голодный? — бодро поинтересовался он. — Может, пообедаем вместе, а? Евгения Андреевна, как вы на это смотрите? Работает тут еще кафе-гриль, помните, двухэтажное?

— Кафе работает, — ответила Женя. Она тоже взглянула на ров. Детвора подошла к вопросу его строительства более чем обстоятельно, и результат действительно впечатлял. — Пару лет назад они сделали ремонт, и теперь еще и на крыше есть летняя терраса. С бананами в кадках. Но сегодня у нас не получится. А вы еще долго пробудете в Солнечногорске?

— Неделю. Потом мы с Женькой летим в Норвегию. Мы поделили отпуск. Половина на юге для нее, половина на севере — для меня.

— Папа обещал показать оленя! — заявила дочь.

«Папа сам у тебя редкий олень», — мысленно усмехнулся Артем Викторович, но вслух ответил:

— Как будто ты никогда оленей не видела.

— В Норвегии — не видела. А вот ты знаешь, какая в Норвегии столица? — демонстративно обратилась Женечка к Лизе.

— Все знают. Осло, — сказал Сашка, сооружая из водорослей флаг на верхушке башни.

— Это ты знаешь, потому что умный, — фыркнула девочка.

— Сашка у нас талантливый, — со знанием дела уточнила Лиза.

— А Лиза у нас умная, — пробасил следом младший Малич.

И, наблюдая за болтовней детей, Юрага почему-то чувствовал, что ему все теснее становится среди всего этого многоголосья разбушевавшихся непрожитых чувств. В глубине души становилось тоскливо, хотя ни единой причины этому он не наблюдал. Ну просто потому, что в его-то жизни тоже все нормально. Хорошо. Как у всех. Со своими радостями и печалями.

Отец ушел тихо и быстро два года назад, во сне, как врачи говорили — не мучась, но, что важно — и не муча никого из близких. При жизни от него хлопот было больше — с его-то характером, совершенно невыносимым. После этого мать переехала к Артему, в Торонто. Соглашалась так, будто оказывала то ли великую милость, то ли великую честь. Мелисса ей не понравилась, зато она была в восторге от внучки, с которой познакомилась только там. Нашла себе подружку своего возраста, еще и землячку, говорившую на какой-то дикой смеси английского и украинского, поскольку родилась хоть и в семье эмигрантов, но в каком-то очень далеком поколении. И вместе с этой подружкой теперь занималась в музыкальном кружке, вспомнив, что когда-то умела играть на домре. Иногда критиковала очередную партнершу своего сына, если та попадалась ей на глаза, но, кажется, чувствовала себя вполне счастливой и нашедшей свое место на этой земле.

По работе все двигался и двигался, больше уже не стоял на месте, не ощущал себя тонущим в болоте, в котором ему мелко плавать и лучше сразу удавиться. Ступенька за ступенькой — теперь он руководил огромным подразделением, возглавив целое направление их деятельности, и, пожалуй, слукавил, когда говорил Жене про «повыше». Но Нидерланды ему и правда предлагали. А вот срываться с места — наверное, все же нет, не стоит, не хочет, не станет. Было бы ему лет на десять меньше. А теперь у него все-все самое ценное — там, за океаном.

Больше не влюблялся. Женечкина мать была его последней попыткой, после нее — махнул рукой. Женщин вокруг было достаточно, чтобы нескучно провести время, но путешествия свои он теперь делил с дочерью. И она же была единственной, с кем он мог делить крышу.

Все как у всех.

Все как у всех.

Не лучше и не хуже.

И только тесно. Внутри самого себя — тесно от того, что Женя, его Женя Малич — вот она. Та же самая. И в то же время слишком далекая от того времени, когда он целовал ее в щечку, подвозил с работы. И хотел быть отцом ее ребенка, если она разрешит.

Не разрешила. Пока он мечтал о ней, она мечтала совсем о другом.

— Па, а можно мы еще на вот той штуке покатаемся! — снова взвизгнула Женечка, возбужденно указывая куда-то в сторону моря. Артем мотнул головой — пляжные зазывалы приглашали на банан.