Сердце пацана - Ядвига Благосклонная

— Потом за меня подеретесь, дамы.

Выглянув за дверь, ужаснулась. Белов подпирал стену. В крови, побитый. Держался за бок, а лицо исказилось в боли.

— Г-герман, — шепнула, прикрыв рот. На глаза накатились слезы.

— Не реви, мышь, — обрезал мою истерику на корню. — Живой я и почти целый. Оклемаюсь, — махнул рукой и сморщился.

Вот, вечно он такой беспечный к самому себе! Совсем себя не жалел, малахольный!

Белов сделал шаг, но чуть не упал. К счастью, мы вовремя подхватили его за руки, а он только улыбнулся и промурчал:

— Я в раю.

— Дурак! — одновременно выпалили мы с Танькой.

Он еще что-то ворчал, пока мы тащили его к дивану, пока усаживали, пока пытался принять удобную позу. Сам Белов был весь в пыли, губа опухла, на скуле виднелся синяк, к счастью небольшой, бровь рассечена и кровь… Много крови. На лице, руках, одежде. Я зажмурилась, отчаянно надеясь, что это лишь мой сон. Но нет. Все было взаправду.

— Жарко, — брякнул и привстал, порываясь снять куртку, мы с Алексеевой мигом подскочили, помогая ему.

Неугомонный! Видно же, что двигаться больно!

Когда куртку сняли, я несколько успокоилась. Крови на пуловере не было, а вот что под ним боялась даже себе представить.

— Идем, — толкнула меня Алексеева в бок, хмуро зыркнув.

С сомнением покосилась на Белова. Не хотелось его оставлять, но он, откинув голову на спинку дивана и прикрыв глаза, лишь едва ли заметно мне кивнул, давая добро, а Таньке просипел:

— Спасибо.

Досадно она усмехнулась и кинула в меня колючим взглядом, мол, посмотри, что с парнем сделала. Необъятная тоска сковала грудь. И без нее знала, что виновата. Не веровала в такие совпадения. Тихо мы вышли в коридор.

— Что случилось? — тут же налетела на нее.

— А то ты не знаешь, — стервозно фыркнула, поправив воротник своей шубки. — Опять из-за тебя вляпался, — брезгливо выплюнула.

— Я не хотела этого, — с трудом нашла в себе слова. — Я просила не лезть…

— Боже! — закатила она раздраженно глаза. — Ты что, Белова не знаешь? Просила она, — остервенело шикнула, — как же! Он же из-за тебя во всем этом! — взмахнула эмоционально рукой. — Уже как два года барахтается! Так хоть было бы за что, а ты только носом своим воротишь! Цаца какая!

Почему два года?! Ведь этот полоумный только недавно появился! Что она несла? И почему это звучало, как горькая правда?

Алексеева и слова не дала мне вставить, продолжая свой монолог.

— Ах, — притворно мило зазвучал ее голос, — ты ж не знаешь! Бедная овечка, что Белов не посвятил в свои дела? — сперва она расплылась в ядовитой ухмылке победительницы, и тут же сузила щелки.

О чем она, черт побери, говорила?

— А ты спроси у своего ненаглядного в какой жопе он из-за тебя оказался, и узнаешь много чего интересного, — снисходительно ухмыльнулась, подкрасила губы и, обернувшись, изрекла. — Белов запал на самую непроходимую дуру, которая дальше своего носа ничего не видит.

Он запал на меня?

— Боже! — разразилась хохотом, но в нем не было ни толику радости, лишь издевка с досадой. — Ты и об этом не знала? Думаешь, он по доброте душевной бегает за тобой хвостиком и слюнями капает на пол при виде тебя?

Она говорила об этом, потому что хотела дать надежду? Не похоже… Ревность застилила её глаза поволокой, а ненависть практически можно было ощутить весомо.

— Сама святая простота! — фыркнула. — Я для него все, а он только тебя видит, — коброй прошипела. — Будь так добра, хоть притворись, что тебе на него не пофиг.

Алексеева была на грани. Кулаки сжимала, пыхтела и мысленно закапывала, судя по ее взгляду. Закрыв глаза, сделала два глубоких вдоха, а когда открыла те, они уже покрылись ледяной коркой.

— Завтра зайду, — прохладно бросила напоследок и громко хлопнула дверью.

Герман меня… любил?