Плохой для хорошей - Маша Брежнева

- Потому что хотела бы встретить праздник с родителями. Знаю, что это невозможно, но все равно хочу. Стыдно, что веду себя так глупо.

- Лекс, ты не должна расстраиваться, это же их выбор.

Ерунду сморозил. Саше от моих слов не становится легче, а я уже сомневаюсь, что я вообще в состоянии успокоить человека. Кажется, она ждет чего-то другого. Сочувствия? Или чтобы с ней поговорили, как с маленькой? Не бойся, Сашенька, ты не виновата, что мама и папа разошлись? Да ну. Хотя я не понимаю ее. Мне казалось, я хорошо ее чувствую, но я сильно ошибся.

- Я расстраиваюсь, я же о другом мечтала…

Ну я тоже, Лекс, я тоже… Например, поговорить о нас с тобой, а не слушать о семейной драме. Да, понимаю, сам хотел, чтобы она мне доверяла, была готова делиться всем, но в эту секунду у меня двоякие ощущения. Мне казалось, быть может, что к зиме ей полегчает и она станет мыслить более позитивно, а у нее все еще трагедия на уме. Да и я вас умоляю, ну развелись родители, где трагедия? Отец с ней носится, так переживает за нее, чего ей не хватает? Я не понимаю, где «корень зла» ее волнений, поэтому слушаю молча, не комментирую. А она с надеждой смотрит в мою сторону.

Или это не надежда, а взгляд в духе «вот такая я проблемная, наблюдай и думай, нужна ли такая?».

Да мне-то нужна, но нужен ли я? В новогоднюю ночь я был уверен, что месяц без нее меня опьянил. Чушь – опьянил меня алкоголь. А прошедший месяц – протрезвил. Чувствовать себя безответно влюбленным идиотом мне больше не нравится.

Когда паркуюсь, Роб выскакивает из двери с огромным энтузиазмом, а Рокси упрямится. Вообще впервые вижу, чтобы эта доберманша не слушала свою хозяйку. Лекс сначала недоумевает, пытается с ней ласково, но в итоге прикрикивает, и Рокси строит из себя обиженку. Такое чувство, что эта маленькая сучка намерена сорвать мне свидание.

Однако Лекс добивается того, что собака ведет себя довольно послушно, пока я убеждаю Роберта не брать с «подружки» пример.

- Ты выгуливала ее тут когда-нибудь? – интересуюсь, когда мы направляемся вглубь парка. Кругом развешаны разноцветные гирлянды, огромная высокая ель наряжена игрушками, центральная дорога буквально уставлена палатками с глинтвейном, чаем и всякой ерундой типа хот-догов. Симпатичненько, а главное, хоть еще и не поздний вечер, но уже активно темнеет. Зимой вообще рано темнеет, даже в те дни, когда не идет снег. Не самое мое любимое время года, праздники пройдут, коробки с игрушками переедут обратно в дальний ящик шкафа, начнется серый и промозглый один сплошной день длиной в полтора месяца до весны.

- Да, бывала. С родителями.

Как «красиво» я опять наступил на больное место… Думать надо, Кай. Ей же семнадцать, разумеется, она могла сюда приезжать как раз в компании родителей. А мы уж и догадаться не можем.

- Прости, что опять натолкнул на эти мысли.

- Ничего страшного, – Лекс говорит одно, но лицо ее выражает совершенно другое.

Или ничего не выражает.

Да ведь было что-то осенью! Ну определенно было! Взять тот вечер на крыше, когда я стоял за ее спиной, или признание мне в Туле, когда рассказала то, что никто не знает. Каждый раз, когда брал за руку, думал, что еще немного, и она все почувствует, все поймет.

Месяц прошел, и я ждал, что изменятся ее чувства ко мне. Но получилось иначе: это мои чувства изменились. Глаза открылись.

Со мной ходит ледышка. Закрытая, холодная, неулыбчивая девочка. Все, что я пытаюсь сделать для нее, – мимо ворот. Промахиваюсь раз за разом. Я так хотел быть тем, кто станет для нее стеной, поддержкой, опорой. А ей нужно другое.

Я мечтал, чтобы однажды она подумала о нашей встрече, как о празднике, и ждала бы в предвкушении. Чтобы до дрожи в коленях, до мурашек на руках. Чтобы целуешь – и проваливаешься в человека. Да что уж, хотя бы просто целуешь!

Я так хотел ее целовать…

Чужая, совсем чужая девочка. С грустными глазами. Не моя.