Услышь мою тишину - Тори Ру

Осторожно сажусь на край ближайшей скамейки и натурально подглядываю — он заметно похудел, но плечи кажутся еще шире. Стал более сдержан в жестах и движениях, но это сделало его еще загадочнее и привлекательнее.

Мой бывший друг повзрослел — из мальчишки превратился в мужчину, и осознание бьет в покалеченный лоб черенком проверенных граблей.

Его судьба больше не связана с моей…

Я смотрю на притихших девчонок, с восторгом взирающих на уличного музыканта, и кислятина поднимается из желудка.

Мне ни черта не известно о нем сейчас. Возможно, у него появилась девушка.

Пусть ни на одной из присланных им фотографий не было намека на новые отношения, но подозрение режет по живому, и я ожесточенно ковыряю заусенец.

Совсем недолго, но этот красавец был только моим — взгляд обжигал черным огнем, а губы шептали клятвы, когда мы…

Я закашливаюсь, отворачиваюсь, обращаю лицо к небесам, светлеющим за сеткой веток и трепещущих разноцветных флажков, и глубоко дышу.

К чему копаться в позорном прошлом, если я здесь только ради Сороки?

Музыка расслабляет, мысли улетучиваются — Паша ненавидит аккордеон, но владеет им в совершенстве. Я вновь погружаюсь в водовороты звуков, плыву на их волнах, пробую на вкус.

Тени удлиняются, семьи с детьми и гуляющих старичков сменяют влюбленные пары, солнце подползает все ближе к серым кубикам домов на горизонте.

Вальс смолкает.

Паша снимает с плеча широкий ремень, укладывает аккордеон в футляр, стаскивает алый платок с шеи, избавляется от перчаток, осматривается и выключается из реальности, глубоко задумавшись над чем-то.

Могу поклясться — он стал другим. Кого-то похожего я встречала совсем недавно…

Но маленькая белокурая девочка, топая балетками по плиткам, подбегает к нему и протягивает желтый махровый цветок, сорванный с клумбы. Паша мило улыбается в ответ.

Он в норме. Ну конечно же он в норме!..

Я встаю и, покачиваясь, шагаю вперед.

Паша рассеянно мнет стебель ненужного подарка, пялится в телефон, забирает с асфальта шляпу, прячет мелочь в карман и отходит к газону. Наклоняется над фонтанчиком для питья, смывает грим, вытирается салфеткой и засовывает пожитки в рюкзак.

До спазма в солнечном сплетении втягиваю воздух и решительно выступаю из тени.

— Привет.

Паша разворачивается, скользит по мне равнодушным взглядом, но тут же застывает и бледнеет.

Я вижу его идеальное лицо с привычного ракурса, и не могу сладить с эмоциями.

…Крепко сцепленные руки, ужастик на экране, один на двоих кофе без намека на сахар. Морозное утро, пустое кафе, мороженка и гамбургер в промасленном пакете. Слезы обиды на несправедливость мира, поздний звонок и нужные слова. И теплые долгие объятия, когда очень плохо… Он был отличным другом.

Страх и первое робкое доверие, прикосновения горячих губ, дрожь и соленый пот на коже. Восторг и трепет, нежность и настойчивость, стоны, вздохи и стук двух сошедших с ума сердец… Он был потрясающим любовником.

Потом у меня была возможность сравнить, но ни один из посторонних парней с пьяных вписок не смог вытеснить его из моих отравленных алкоголем мыслей.

Паша возвышается надо мной, смотрит в упор, и время замедляет ход. Я чувствую невыносимую легкость в теле, кажется, что подошвы отрываются от земли, а раны больше не тянут и не тревожат…

Но спустя долгий волшебный миг прошлое валуном падает между нами.

То, что началось с обмана, не могло закончиться идиллией.

Я оскорбляла и унижала парня, подарившего мне сказку. Я изменяла ему, чтобы выбить клин клином.

Он терпел до последнего, но даже металл способен устать.

После этого мы виделись лишь раз, в палате — февральские вьюги завывали за окнами, из моей вены торчала трубка, пульсирующую боль холодили повязки, простыня скрывала израненное тело.

Тогда Паша рассказал мне о похоронах и, поддавшись на уговоры, показал страшное фото Стаси.