Услышь мою тишину - Тори Ру

Крыша! Лифтовая шахта. Третий подъезд. А вдруг послание Сороки сохранилось?

Возможно, оно укажет на причину, по которой Сорока остается здесь, и я смогу ему помочь?

Шарахаюсь по квартире, натягиваю вчерашние шмотки, рассовываю по карманам телефон и мелочь, в спешке нашариваю трость…

И немею от мгновенного разочарования — я слишком быстро забыла о том, кем являюсь сейчас.

Ведь для того чтобы открыть обитый металлом люк и проникнуть наверх, нужно, цепляясь за перекладины и отталкиваясь от них, взобраться по лесенке.

И мне ни за что не преодолеть ее на своих убитых конечностях.

— Вот черт!

Ищу варианты, листаю список контактов — ребята из нашей прежней тусовки не звонили и не писали мне много месяцев: никто не хотел связываться с ненормальной сестрой Стаси. А те левые люди из прокуренных вписок, где я провела всю осень, вряд ли вообще помнят меня.

Но пластиковый корпус разражается вибрацией во влажной ладони, из конвертика сообщения вылетает очередная фотография — мелочь, смятые купюры на дне черной шляпы и парковая брусчатка под ней.

Паша сейчас там — как и прежде, играет для отдыхающих вальсы на аккордеоне. Он точно сможет помочь — подаст руку и вытащит меня на эту гребаную крышу. Больше мне от него не нужно ничего.

Вываливаюсь в прохладный сырой подъезд и хлопаю дверью. От волнения мутит и колотит, но ради достижения цели я готова еще раз смело взглянуть Паше в лицо и выдержать все, что он нагородит.

* * *

32

В старом парке многолюдно и шумно — смех детей сливается с воплями взрослых, катающихся на аттракционах, криками ласточек, разрезающих небеса, и музыкой, льющейся из запрятанных в листве громкоговорителей.

Я была здесь в день бегства в глухую деревню. Тогда же я в последний раз общалась с мамой… Кафе, где она трудится поваром, находится неподалеку, но я пока не готова к расспросам с пристрастием.

Поудобнее перехватываю трость и ускоряю шаг. Мне предстоит другая — вынужденная встреча, а все помыслы направлены на поиск письма из прошлого.

Дорожка разделяется на три узкие тропы, в просвете между кустарниками виднеется декоративный мостик над лужей и выложенная брусчаткой смотровая площадка с беседкой, обвитой плющом.

Ноги подкашиваются, мозг подыскивает массу поводов к бегству, но я приказываю себе держаться.

Мне нужна только услуга.

«Я не отниму у тебя много времени. Всего лишь улыбнись злобным бабушкам у подъезда, очаруй их и помоги мне попасть на крышу — ты проделывал это тысячи раз…» — репетирую речь, с которой подвалю к Паше, и рукоятка трости скользит в липкой ладони.

Я до последнего надеюсь, что Паши нет на излюбленном месте, но он там…

Словно влетев в невидимую стену, останавливаюсь и поспешно отступаю в тень раскидистого вяза.

Из своего укрытия я наблюдаю, как высокий парень в гриме мима развлекает публику — пальцы в белых перчатках порхают над клавишами и кнопками аккордеона, улыбка намертво прилипла к выбеленному лицу, над площадкой разливаются щемящие душу произведения классиков, фривольные мотивчики и современные мировые хиты.

Мелочь падает на дно шляпы, парень кивает, но не прерывает мелодии.

Воспоминания раздирают меня на части.

Я помню, как мы с сестрой впервые водружали на модную стрижку этого парня фетровый котелок — краденый реквизит колледжа, завязывали на шее платок и ржали как кони, мешая соседям спать.

Помню, как он учил нас обращаться с аккордеоном, но толку не вышло — Стася, используя экзотический инструмент на манер синтезатора, наигрывала «Кузнечика», а я растягивала меха.

Помню, как по весне нас скосил грипп, и Паша все выходные мерз в парке, чтобы потратить заработанные деньги на лекарства.

Я всхлипываю, подбородок дрожит.

С Пашей связано множество светлых моментов и множество темных. С ним накрепко связана моя жизнь.