Я завидую ей. Ровно год назад, вернувшись в огромный шумный город, я точно так же сидела за столиком кафе, барабанила ногтями по столу, теребила яркие пластмассовые браслеты, вздыхала и умирала от ужаса. Когда Паша, загорелый, высокий, чужой и изменившийся за время разлуки, вошел в душный зал, мне натурально стало плохо.

Улыбнувшись, он занял стул напротив и заглянул в мои глаза…

Резко возвращаюсь в реальность и хватаю ртом воздух.

Ирина Петровна покидает наблюдательный пункт, хватает чемодан и объявляет:

— Володя приехал! Влада, будь как дома. Но не забывай, что… — она хохочет, — шучу. До завтра!

* * *

Я снова остаюсь одна.

Щелкаю пультом, но после двухсотого канала с бессмыслицей снова включается первый.

Поднимаюсь и подхожу к полке с книгами, листаю их гладкие страницы, но аннотации, обещающие любовь и страсть, вызывают лишь приступ изжоги.

Стоит хоть раз в жизни отплатить Ирине Петровне добром — я плетусь на кухню, открываю серебристую дверцу холодильника, изучаю содержимое шкафов и полдня готовлю, решаясь на три блюда и десерт.

Стася обожала готовить. Даже тогда, в самый последний день, она умоляла меня остаться дома и посвятить вечер новому рецепту, найденному на просторах интернета. Но я на тот момент была уже изрядно пьяна…

Горло сжимается от удушья, боль бьет под дых, радуга разноцветных мушек взвивается перед глазами. Щелчок — и тишина. Смерть.

Покачнувшись, я хватаюсь за каменную столешницу.

Звуки возвращаются, зрение проясняется, но мир вокруг кажется сотканным из бликов, эха, теней и полутонов.

Я знаю, эти приступы — всего лишь последствия черепно-мозговой травмы. Стоит только возобновить прием таблеток, и я перестану «слышать» эту чертову тишину.

Выключаю газ под недоваренными овощами, забираю трость, обуваюсь в полумраке прихожей и выбираюсь на улицу.

Изнуряющий зной мгновенно прибивает к земле, обжигает тонкую поврежденную кожу, пылью забивается в глаза.

Прогулки в это время суток — плохая идея, но я решительно притворяю за собой калитку и верчу головой, ориентируясь на местности.

Мой давешний дружок Сорока гостит у бабушки, что живет где-то недалеко от реки, на нижнем порядке. Он сейчас нужен мне.

Проклиная никчемные переломанные ноги, изнывая от жары, назойливых мошек и пота, ручьями стекающего по спине, я ковыляю по извилистой тропинке вниз, туда, где почти у околицы под огромными раскидистыми ветлами притаились серые крыши.

Дурное волнение разгоняет адреналин по венам.

«Привет! Помнишь меня? Знаешь, тут такая скука. Не хочешь погулять?» — репетирую вслух тупейшую речь и готова убить себя.

Глупо. Как убого и глупо. Совершеннейший детский сад.

Я совсем разучилась общаться, и парень от души надо мной поржет.

Встаю как вкопанная с намерением вернуться, но вспоминаю, что мне некуда идти — даже дом Ирины Петровны пуст.

Глубоко вздыхаю и шагаю вперед.

С реки тянет стоячей водой и благословенной прохладой, тропинка становится уже, разросшиеся репейники нагло лезут в лицо, из-под резиновых подошв разлетаются испуганные птички.

Справа и слева надо мной нависают заброшенные, местами разрушенные дома, наблюдают, угрюмо пялятся в спину пустыми глазницами разбитых окон…

Через несколько дворов нижний порядок заканчивается, в кустах за ним монотонно бурлит река.

Что за черт? Тут никто не живет уже много лет, к черным просмоленным столбам с шапками вороньих гнезд даже не подведены провода.

Недоумение и страх превращаются в панику, подгоняя меня обратно к жилым домам. Я стремлюсь поскорее убраться из этого жуткого места, схожу с тропинки, спотыкаюсь и спешу к освещенному солнцем полю. Легкие горят огнем, нервы гудят от напряжения, кружится голова.