Бог Боли - Рина Кент

Я не виню папу за то, что он защищал ее, но, возможно, я виню их за то, что они родили меня, за то, что позволили мне оказаться в этом мире, где единственный человек, которого я хотела всем сердцем и душой, не может быть со мной.

И борется за свою жизнь из-за меня.

Как только мы оказываемся в машине, я проверяю свои сообщения и задыхаюсь от рыданий, когда читаю сообщение, полученное во время полета.

Ремингтон: Я подумал, что ты должна знать, что Крейтон очнулся. Он дезориентирован, но врачи сказали, что со временем ему станет лучше.

Глава 32

Крейтон

Прошло две недели с тех пор, как я очнулся .

Первая неделя была проведена в больнице и прошла в череде анализов, реабилитации и гребаного шума.

Она была наполнена жалостливыми взглядами друзей, с которыми я рос всю свою жизнь, и бессмысленным, ненужным сочувствием.

Это было нагромождение движений, слов и ощущений. Я почти ничего не помню, кроме маминых слез и врожденной потребности остановить их.

Она была одновременно счастлива и печальна, и я до сих пор не знаю, почему она была печальна. Было ли это из-за того, что мне было больно, или она увидела выражение моих глаз?

Заглянула ли она под поверхность и обнаружила фасад, который я использовал в качестве камуфляжа?

Я не успел задать этот вопрос после того, как меня выписали несколько дней назад.

Родители забрали меня с собой домой, и я не протестовал. По крайней мере, так я смогу избежать лиц, с которых капает жалость.

Я могу держаться подальше от их наполненных минами разговоров, которые всегда так или иначе возвращаются к тому, как меня подстрелили.

Или, скорее, к тому, кто в меня стрелял.

К ней.

Мой заклятый враг и мое проклятие.

Я успешно избегал этой темы, притворяясь усталым или сонным. Этой привилегии я скоро лишусь, поскольку моя рана заживает — швы почти все растворились в коже, оставив дыру в верхней части груди.

— Несколько сантиметров вправо, и пуля попала бы ему в сердце, — вот что я услышал от доктора, разговаривавшего с моим отцом.

А я остался здесь, задаваясь вопросом, почему она не попала.

Я хотел умереть.

Я должен был умереть, так почему же я до сих пор дышу?

Этот вопрос живет в моей голове с тех пор, как я проснулся, и я до сих пор не могу найти ответ.

Вот почему я «выздоравливаю». Хотя я не уверен, что это правильное слово для атмосферы мировой войны, в которой я нахожусь.

Пока дождь хлещет снаружи, я сижу в игровой комнате, поглаживая пальцами удивительно послушного Тигра. Я привез его с собой с острова, несмотря на протесты Брэндона.

Он звонит мне по FaceTime каждый день, и я просто показываю ему кота, потому что это то, что его интересует.

Удивительно, как Тигр продолжает крепко спать в сложившейся ситуации.

Мои бабушки и дедушки со стороны матери и отца приехали в гости. В одно и то же время.

И что еще хуже, дедушка Джонатан, папин отец, решил, что это замечательная идея — сыграть партию в шахматы с дедушкой Итаном, маминым отцом.

Предполагается, что они друзья, или были кем-то вроде друзей, но сейчас атмосфера не такая. Наверное, потому что дедушка Агнус, муж дедушки Итана, терпеть не может дедушку Джонатана. Это известно с детства.

Я сижу напротив них, потягиваю травяной напиток, который дала мне мама, и решаю увлечься происходящим передо мной, вместо того чтобы погрузиться в свои дурные мысли.

Дедушка Джонатан продвигает свою ладью на несколько рядов вперед. Он — старшая версия папы и Илая с его черными волосами с белыми полосками и безжалостными серыми глазами.

— Ты никогда не победишь меня, Итан. Сдавайся.

— На твоих похоронах. — Дедушка Итан блокирует его ход своей ладьей и ухмыляется. Он выглядит самым молодым из троих, несмотря на то, что он одного с ними возраста.