Бог Боли - Рина Кент

Даже не занималась своим священным балетом. Не притрагивалась к еде, пока я не заставлял ее есть. Молчаливое обращение.

Но это совсем другое, чем когда я молчал. Это было частью моего характера, но то, что Анника решила практиковать, не имеет ничего общего с ее личностью.

Никто бы не обвинил такого раздражающе веселого человека, как она, в молчаливости, но именно такой она была последние пару дней.

Она медленно, но верно падает в темный туннель, в который я не могу попасть.

Вздохи стали ее фирменным языком, а потерянный взгляд — ее стандартным выражением лица.

Каждый раз, когда я пыталась поговорить с ней, она отворачивала лицо в другую сторону. Когда я угрожал наказать ее, она говорила мне:

— Делай, что хочешь.

Всякий раз, когда я прикасался к ней, она отталкивала меня и говорила, чтобы я больше не трогал ее руками.

У меня было такое искушение трахнуть ее, пока она не выкрикнет мое имя, чтобы она знала, что больше не будет выкидывать такие трюки, но что-то останавливало меня.

Смесь отвращения и безразличия на ее лице.

В последнее время она больше склоняется к безразличию.

Люди часто говорят, что ненависть — самое отвратительное чувство, но это потому что они никогда не сталкивались с безразличием.

Когда человек, который держит мой мир на ладони, ведет себя так, будто я ничего не значу.

Как будто меня не существует

Сначала я давал ей свободу, старался не толкать ее слишком далеко и думал, что она в конце концов одумается.

Обычно Анника ни за что на свете не перестает говорить. Это часть ее сущности и причина, по которой она с самого начала попала ко мне под кожу.

Но чем больше времени я ей давал, тем глубже она замыкалась в себе.

И мне нужно положить этому конец.

Я открываю глаза с намерением сделать именно это. Сегодня я собираюсь вытрясти из нее всю душу и заставить говорить, даже если придется прибегнуть к радикальным методам.

Неважно, на что мне придется пойти, чтобы добиться от нее реальных предложений.

Я нащупываю место рядом с собой и замираю, когда моя рука встречает холодные простыни. Я открываю глаза и вижу, что Анники нигде нет.

Вначале она пыталась сопротивляться тому, чтобы спать рядом со мной, но мне это не понравилось, и она просто легла рядом со мной. Либо так, либо я спал, свернувшись вокруг нее.

Мы продолжали спать так каждую ночь. Только сейчас ее здесь нет.

Я встаю с кровати, натягиваю шорты и футболку, оглядывая комнату в поисках ее. Аромат фиалок проникает в мои ноздри, но он не такой сильный и не такой заметный, как когда она в моих объятиях.

— Анника? — зову я и направляюсь вниз по лестнице на кухню, туда, где она занимается балетом в зале, а затем в маленькую библиотеку, где она иногда читает, точнее, заставляет меня читать ей, поскольку ей лень делать это самой.

Однако ее и след простыл.

Мое тело напрягается, и резкий вкус заполняет заднюю стенку горла. Это самое близкое ощущение к... панике.

Даже тогда, когда моя мать висела под потолком, а я не мог набрать воздух в свои изголодавшиеся легкие, я не чувствовал паники. У меня была потусторонняя решимость дышать.

Мне нужно было дышать.

Именно поэтому я полз, полз и полз.

Теперь я бегу, по улице и на пляж. Ее там нет.

Блядь.

Она не может поехать в маленький аэропорт на другой стороне острова без машины. И она даже не знает, где он вообще находится. Если только... она не выбрала другой способ уехать.

Моя кровь бьется все сильнее и быстрее при воспоминании о том, как она бросилась в океан в момент отчаяния. Нет, нет...

Облака сгущаются на небе, становясь темно-серыми в полном соответствии с моим настроением.

Мое дыхание становится более глубоким, менее контролируемым и абсолютно хаотичным.