Бог Боли - Рина Кент

— Анника! — кричу я, но мой голос срывает и ломает злобный ветер. Чем больше я бегу и зову ее, тем меньше шансов ее найти.

Капли дождя капают, прежде чем начался ливень. Гигантские волны разбиваются о берег, демонстрируя гнев океана. Тропический остров вымок за секунду, и я тоже.

Но я не прекращаю бежать, борясь с ветром и осматривая каждый уголок.

Я уже собираюсь плыть в смертоносные волны на поиски, когда вижу ее.

Анника стоит на вершине скалистого берега, широко раскинув руки и откинув голову назад. Дождь намочил ее черное платье, которое она носила последние два дня, и приклеил его к ее миниатюрной фигуре, которую колышет ветер.

Я мчусь в ее сторону, накачиваемый наихудшими сценариями, которые прокручиваются в моей голове. На секунду, когда она яростно раскачивается, я думаю, что ветер унесет ее прежде, чем я до нее доберусь.

Что она упадет и утонет, и я потеряю ее навсегда.

Ты уже потерял ее. Ты просто отказываешься это признать, говорит чертов ублюдок, живущий в моем мозгу, но я отгораживаюсь от него, планируя убить его позже.

Как только я оказываюсь в двух метрах позади нее, она резко оборачивается.

Пряди ее волос прилипли к бледной шее, щеки бесцветны, губы естественны, а глаза такие тусклые, что я убил бы кого-нибудь, если бы это означало впрыснуть в них цвет.

В том числе и себя.

Дождь мочит ее, он льет так сильно, что все почти размыто.

— Что ты здесь делаешь? — я делаю шаг вперед, и она делает шаг назад.

К гребаному краю.

Я делаю это снова, и она делает то же самое, ее глаза не отрываются от моих.

— Что, блядь, ты делаешь? — я напрягаюсь, слова почти разрывают мои голосовые связки.

Она ничего не говорит, и мне приходится вдыхать и выдыхать несколько раз, чтобы не протянуть руку и не задушить ее на хрен.

— Из-за чего бы ты ни расстроилась, мы можем поговорить об этом, — я смягчаю свой голос — настолько, насколько я в состоянии смягчить его в данных обстоятельствах. — Просто подойди сюда, little purple.

Ее губы дрожат, и в глубине ее глаз вспыхивает огонек, но тут же гаснет.

Она качает головой.

— Я клянусь, Анника... — я прерываю себя и делаю длинный вдох, призывая терпение, которого я не чувствую. — Чего ты хочешь?

— Я хочу домой, — говорит она легко, напористо. Первое предложение, которое она произносит за последние дни, посвящено ее гребаным родителям.

— Все, что угодно, только не это.

Она делает еще один шаг назад. На этот раз ее глаза настолько безжизненны, что кажется, будто она лежит в гробу.

— Анника, остановись!

— Ты остановись! — кричит она в ответ. — Я устала. Я так чертовски устала от этого, от тебя. Ты не тот Крейтон, которого я знаю. Ты не тот Крейтон, который заставил меня чувствовать себя в безопасности и любимой, ты не тот Крейтон, который дал мне смелость идти за тем, что я любила. Крейтон никогда бы не причинил мне такой боли, он не стал бы разрывать мое сердце снова и снова, как бы я ни умоляла его остановиться. Как будто я застряла с самозванцем, и я ненавижу это. Я так это ненавижу.

Я скрежещу зубами, и моя челюсть сжимается с такой силой, что я удивляюсь, как не защемило сухожилия.

— Так вот почему ты отказываешься говорить со мной или позволяешь мне прикасаться к тебе? Потому что ты думаешь, что я самозванец?

Она кивает.

Я слышу звук разбивающегося на куски моего мира. Кусочки настолько малы, что я никогда не смогу их найти, не говоря уже о том, чтобы собрать их снова.

Когда я впервые привез Аннику на этот остров, я думал, что мы найдем то, чего у нас когда-то было. Да, она немного боролась со мной, но она также смеялась и дурачилась. Она танцевала для меня, флиртовала и вздыхала в моих объятиях. Ей нравилось класть голову мне на колени и смотреть на мое лицо, когда я читал для нее, а потом требовала еще.

Казалось, что она все еще любит меня.