Бог Боли - Рина Кент

Из-за того, что я говорю только тогда, когда это абсолютно необходимо, и после того, как я позволяю своему мозгу обдумать мои слова, я замечаю вещи. Закономерности, задерживающиеся взгляды и нерешенные навязчивые идеи.

Так я узнал, что Глин была увлечена Киллианом задолго до того, как он публично заявил о своих правах на нее. Черт возьми, задолго до того, как она сама себе в этом призналась.

Несмотря на свой замкнутый характер, Сесилия на самом деле жаждет открытости Авы и того, что есть у Глин с психопатом из Язычников.

Просто она пошла не по тому пути. Она до сих пор такая.

Несмотря на мои предостережения.

Сесилия — одна из самых чистых душ, которые когда-либо существовали, с сердцем, достаточным для того, чтобы поместить земной шар. Когда мы были молоды, она защищала меня каждый раз, когда кто-то смеялся надо мной. Не то чтобы меня это волновало, но я не забуду, как она сказала мне:

— Я буду защищать тебя, Крей. Для этого и нужны друзья.

Я тоже пытался защитить ее от монстра справа от меня, но безуспешно.

Вот почему я делаю своей миссией не вмешиваться ни во что, что меня не касается. Люди называют это бессердечием, а я — сохранением своего времени.

— Вот видишь. — Лэндон ухмыляется своему брату. — У меня есть друг, так что я остаюсь ради прекрасных глаз Сесилии.

Она краснеет. Я смотрю на нее своим фирменным пустым взглядом, и она опускает голову.

— Если ты не уйдешь, то уйду я, — говорит более симпатичный из близнецов.

— Брэн, не надо. — Глин оставляет свою тарелку и идет к брату, затем гладит его по руке. — Давай, мы так редко собираемся вместе.

— Ты слышал нашу маленькую принцессу. — Лэндон гладит сестру по голове.

Она корчит ему рожицу, и он ухмыляется в ответ.

Брэн наполовину убежден, но продолжает бросать кинжалы в ужасно забавляющегося Лэна.

Чем больше они проявляют отвращение или враждебность, тем больше ему нравится изводить их до смерти. Просто потому, что он может.

Начинается хаос, больше разговоров, больше драматизма, больше гребаного шума.

Мой взгляд фиксируется на причине моего плохого настроения и темноте, которая медленно, но верно занимает каждый момент моего бодрствования и сна.

Анника грызет чипсы, элегантно сидя на диване, согнув обе ноги в стороны. На ней пушистый пижамный комплект с кошкой.

Ее волосы собраны в хвост с подходящей фиолетовой лентой.

Хвост, за который я представляю себе все способы, которыми могу ухватиться за него, когда брошу ее на ближайшую поверхность и отмечу эту безупречную кожу красными рубцами. Они выглядели бы поразительно на фоне ее фарфоровой бледной кожи.

Она бы смотрела на меня с осязаемым страхом и, возможно, со слезами.

Ей было бы так страшно, она бы плакала и умоляла меня остановиться, но я сделал бы все, кроме этого.

У меня были эти развратные фантазии о противоположном поле с тех пор, как я достиг половой зрелости, но они никогда не были связаны с конкретной женщиной.

Любая женщина подойдет, лишь бы она была готова принять удары моих плетей и подчиниться моим цепям.

Впервые у меня появилось лицо для всех этих фантазий. И тело, которое я представлял себе во всех позах, пока мой член колотил, колотил и колотил, и, блядь, колотил, пока она не закричала.

Анника не должна была быть лицом моих извращенных фантазий. Я имел в виду это, когда пытался отпугнуть ее.

Она невинная девушка, которая не подходит моему извращенному вкусу.

Но потом у нее хватило гребаной наглости сказать, что она найдёт парня. Фальшивого — не то чтобы это имело значение — и будет играть с ним в Голливуд на глазах у своего брата.

И эта маленькая чертова шлюха еще и посмела исключить меня из своей неортодоксальной схемы.